— Ах, расскажите мне, пожалуйста, все во всех подробностях. Это меня развлечет, — сказал Сен-Люк, зевая с риском вывихнуть челюсть.
— К сожалению, сейчас у меня нет времени, мой дорогой Сен-Люк. К тому же я пришел сюда совсем по другому делу. Вы здесь очень скучаете, не правда ли?
— По-королевски, этим все сказано.
— Вот и отлично, я пришел развлечь вас. Черт побери! Услуга за услугу.
— Вы правы, услуга, которую вы мне оказываете, никак не меньше той, что вам оказал я. От скуки умирают так же, как и от шпаги; тянется это подольше, но зато выходит вернее.
— Бедный граф! — посочувствовал Бюсси. — Я вижу, вы здесь на положении узника.
— И самого настоящего. Король полагает, что его может развлечь только такой весельчак, как я. Король слишком добр, так как со вчерашнего дня я скорчил ему больше гримас, чем его обезьяна, и наговорил больше дерзостей, чем его шут.
— Ну что ж, посмотрим. Может быть, настал и мой черед вам услужить? Чего бы вы хотели?
— Конечно, — сказал Сен-Люк, — вы могли бы посетить мой дом, вернее дом маршала де Бриссака, и успокоить бедную малютку, она, несомненно, в большой тревоге, и мое поведение кажется ей весьма и весьма подозрительным.
— И что ей сказать?
— Э, проклятье! Опишите ей все, что вы видели, скажите, что я узник, запертый в четырех стенах, и общаться со мной можно только через окошечко, что со вчерашнего дня король неустанно твердит и твердит мне о дружбе, как Цицерон, который о ней писал, и о добродетели, как Сократ, который ее исповедовал.
— И что вы ему на это отвечаете? — смеясь, спросил Бюсси.
— Черт возьми! Я ему отвечаю, что, если говорить о дружбе, я неблагодарная свинья, а что касается добродетели, то я убежденный распутник. Но все напрасно — король, тяжко вздыхая, упорно продолжает бубнить свое: “Ах, Сен-Люк, неужели дружба всего лишь призрак? Ах, Сен-Люк, неужели добродетель всего лишь пустой звук?” Впрочем, надо отдать ему справедливость: раз сказав все это по-французски, он тут же все повторяет по-латыни, а затем произносит в третий раз уже по-гречески.
При этом выпаде паж, на которого Сен-Люк не обращал внимания, рассмеялся.
— А что вы хотите, мой друг? Он пытается вас растрогать. Bis repetita placent, а тем более ter[1][2]. И это все, чем я могу вам служить?
— Ах, Боже мой, да; боюсь, что это все.
— Ну тогда я уже выполнил ваше поручение.
— То есть как?
— Я угадал, что с вами случилось, и уже заранее все растолковал вашей супруге.
— И что она сказала?
— Поначалу не хотела мне верить, но, — добавил Бюсси, скользнув взглядом по оконной нише, — я надеюсь, она в конце концов сдастся перед очевидностью. Итак, попросите у меня что-нибудь другое, что-нибудь трудное, даже невозможное, я буду счастлив выполнить любую вашу просьбу.
— Тогда, мой дорогой друг, одолжите часа на два гиппогрифа у славного рыцаря Астольфа, приведите его сюда под мое окно, я вскочу на его круп сзади вас, и вы меня отвезете к моей жене. А потом, коли вздумается, можете лететь на луну.
— Дорогой друг, — сказал Бюсси, — можно все сделать гораздо проще: я приведу гиппогрифа к вашей супруге и доставлю ее сюда, к вам.
— Сюда?
— Конечно, сюда.
— В Лувр?
— В самый Лувр. Разве это не кажется вам еще более забавным? Отвечайте!
— Черт подери! Безусловно.
— И вы перестанете скучать?
— Даю слово, перестану.
— Ибо здесь вы во власти смертной скуки, не правда ли? Вы мне жаловались на скуку.
— Спросите у Шико. С сегодняшнего утра он мне опостылел, и я предложил ему обменяться парочкой ударов на шпагах. Этот бездельник рассердился так уморительно, что я чуть со смеху не лопнул. Хорошо еще, что я человек незлобивый, и все же если так будет продолжаться дальше, то либо я его заколю, чтобы малость порассеяться, либо он меня.
— Чума на вашу голову! Этим не шутят, вы знаете, что Шико — превосходный фехтовальщик. Вы томитесь в своей тюрьме, но подумайте — в гробу вам будет еще скучнее.
— Честное слово, я в этом не уверен.
— Полноте, — с улыбкой сказал Бюсси. — Хотите, я оставлю вам своего пажа?
— Мне?
— Да, вам. Это прелестный мальчик.
— Спасибо, — сказал Сен-Люк, — пажи мне противны. Король предложил допустить ко мне любого из моих пажей, но я отказался. Предложите вашего мальчика королю. Что до меня, то, когда я выберусь отсюда, я буду жить как на празднестве на лоне природы в замке Шенонсо: меня будут обслуживать одни женщины, и я сам подберу для них костюмы.
— Попробуйте все же, — настаивал Бюсси.
— Бюсси, — с досадой сказал Сен-Люк, — с вашей стороны нехорошо так издеваться надо мной.
— Ну, уступите мне, сделайте милость.
— Ни за что.
— Говорю вам, я знаю, чего вам недостает.
— Нет, нет и нет. Тысячу раз нет.
— Эй, паж! Подойдите сюда!
— Черт побери! — воскликнул Сен-Люк.
Паж покинул свое убежище и приближался к ним, весь пунцовый от смущения.
— О! — прошептал Сен-Люк. Узнав Жанну в костюме пажа Бюсси, он потерял дар речи.
— Ну как, — осведомился Бюсси, — отослать его обратно?
— Нет, истинный Бог, нет! — воскликнул Сен-Люк. — Ах, Бюсси, Бюсси, клянусь вам в вечной дружбе!
— Не забывайте, Сен-Люк, что если вас и не слышат, то все же видят.
— Ваша правда, — отозвался Сен-Люк.
И уже сделав два стремительных шага к жене, он отпрянул на*три шага назад. Действительно, господин де Нанси, удивленный весьма выразительной пантомимой, которую невольно разыграл Сен-Люк, начал было прислушиваться к их разговору, но тут мысли капитана отвлек сильный шум, донесшийся из застекленной галереи.
— Ах, Боже мой! — воскликнул господин де Нанси. — Видно, его величество изволит гневаться на кого-то.
— Похоже на то, — подхватил Бюсси, изобразив на лице испуг. — Но на кого? Неужели на герцога Анжуйского, с которым я пришел в Лувр?
Капитан поправил шпагу на бедре и двинулся к галерее, откуда доносились возбужденные голоса.
— Ну, скажите, разве я не хорошо все устроил? — спросил Бюсси.
— А что там происходит? — поинтересовался Сен-Люк.
— Король и герцог Анжуйский рвут друг друга на куски. Это, должно быть, прелюбопытнейшее зрелище; я мчусь туда, чтобы ничего не пропустить. А вы воспользуйтесь суматохой, но только не вздумайте бежать. Все равно это бесполезно, король вас из-под земли достанет. Лучше спрячьте куда-нибудь сего благолепного отрока, которого я вам оставлю. Есть у вас какое-нибудь укромное место?
— Есть, черт возьми! По счастью, я прикидываюсь больным и не выхожу из спальни.
— В таком случае, прощайте, Сен-Люк. Сударыня, не забывайте меня в своих молитвах.
И Бюсси, как нельзя более довольный шуткой, которую ему удалось сыграть с Генрихом III, вышел из королевской передней и направил свои стопы в галерею, где король, багровый от гнева, убеждал герцога Анжуйского, бледного от ярости, что главным зачинщиком событий прошлой ночи был Бюсси.
— Я вас заверяю, государь, — горячился герцог Анжуйский, — д’Эпернон, Шомберг, д’О, Можирон и Келюс подкарауливали его у Турнельского дворца.
— Кто вам это сказал?
— Я их сам видел, государь, собственными глазами видел.
— В кромешной тьме, не правда ли? Ночью было темно, как в печке.
— Ну, я узнал их не по лицам.
— А тогда по чему же вы их узнали? По спинам, что ли?
— Нет, государь, по голосам.
— Они с вами говорили?
— Если бы только говорили! Они меня приняли за Бюсси и напали на меня.
— На вас?
— Да, на меня.
— А что за нелегкая вас понесла к Сент-Антуанским воротам?
— Какое это имеет значение?
— Хочу знать, и все тут. Нынче у меня разыгралось любопытство.
— Я шел к Манасесу.
— К Манасесу, к еврею?
— А вы-то, небось, навещаете Руджиери, отравителя.
— Я волен навещать кого вздумается. Я — король.
— Вы не отвечаете, а уходите от ответа.
— Как бы то ни было, я повторяю: их вызвал на это Бюсси.
— Бюсси?