— Да.
— Где же?
— На балу у Сен-Люка.
— Бюсси вызвал сразу пятерых? Бюсси — храбрец, но он не сумасшедший.
— Клянусь вам, черт подери! Говорю же, я лично был свидетелем его поведения. И потом — Бюсси еще не на такое способен. Вы тут мне его невинным агнцем расписали, а он ранил Шомберга в бедро, д’Эпернона — в руку, а Келюса чуть не уложил на месте.
— В самом деле? — приятно удивился герцог. — А вот об этом он умолчал. При первой же встрече не премину его поздравить.
— А я, — сказал король, — никого не намерен поздравлять, но примерно накажу этого задиру.
— Тогда я, — возразил герцог, — я, на которого ваши друзья замахиваются, не только нападая на Бюсси, но и дерзая поднять руку непосредственно на мою особу, тогда я, наконец, узнаю, действительно ли я ваш брат и действительно ли никто во Франции, кроме вашего величества, не имеет права смотреть мне прямо в лицо и не опускать глаза если не из почтения, то хотя бы из страха.
В эту минуту, привлеченный громкими, срывающимися на крик голосами обоих братьев, появился Бюсси в нарядном костюме из зеленого атласа с розовыми бантами.
— Государь, — сказал он, отвесив Генриху III глубокий поклон, — позвольте засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение.
— Тысяча чертей! Вот и он! — воскликнул Генрих.
— Ваше величество, мне послышалось, что вы оказали мне высокую честь, упомянув мое имя? — спросил Бюсси.
— Да, — ответил король, — рад вас видеть, ибо что бы там мне ни говорили, но ваше лицо пышет здоровьем.
— Государь, доброе кровопускание весьма освежает кожу, поэтому нынче вечером я должен выглядеть особенно свежим.
— Ну хорошо, если на вас напали, сеньор де Бюсси, если вас покалечили, обратитесь ко мне с жалобой, и я вас рассужу.
— Позвольте, государь, — сказал Бюсси, — на меня не нападали, меня не калечили, мне не на что жаловаться.
Генрих остолбенел от изумления и уставился на герцога Анжуйского.
— А вы что мне говорили? — спросил он.
— Я сказал, что у Бюсси сквозная рана в боку от удара шпагой. — Это правда, Бюсси?
— Поскольку брат вашего величества так утверждает, значит, это правда. Первый принц крови не может лгать.
— И, получив удар шпагой в бок, вы ни на кого не жалуетесь? — спросил Генрих.
— Я стал бы жаловаться, государь, только в том случае, если бы мне отрубили правую руку, чтобы я не смог отомстить им за себя, да и тогда, — добавил неисправимый дуэлянт, — я, по всей вероятности, рассчитался бы с обидчиком левой рукой.
— Наглец, — пробормотал Генрих.
— Государь, — обратился к нему герцог Анжуйский, — вы только что толковали о правосудии. Ну что ж, мы взываем к вашему суду, ничего другого мы не просим. Велите учинить дознание, назначить судей, и пусть они скажут, кто устроил засаду и кто готовил убийство.
Генрих покраснел.
— Нет, — ответил он, — я на этот раз предпочел бы не знать, кто прав, кто виноват, и объявить всем о помиловании. Я хотел бы примирить этих заклятых врагов, но, к сожалению, Шомберга и д’Эпернона раны удерживают в постели. Впрочем, господин герцог, кто из моих друзей, по-вашему, был самым неистовым? Скажите, вам это нетрудно определить, ведь, по вашим словам, они и на вас напали.
— По-моему, Келюс, государь, — сказал герцог Анжуйский.
— Даю слово, вы правы, — сказал Келюс. — Я не прятался за чужие спины, ваше высочество тому свидетель.
— Раз так, — провозгласил Генрих, — пускай господин де Бюсси и господин де Келюс помирятся от лица всех участников.
— О! — воскликнул Келюс. — Что это значит, государь?
— Это значит: я хочу, чтобы вы обнялись с господином де Бюсси, обнялись здесь, на моих глазах, и немедленно.
Келюс нахмурился.
— В чем дело, милостивый государь? — прогнусавил Бюсси, повернувшись к Келюсу и размахивая руками в подражание бурной жестикуляции итальянца Панталоне. — Неужели вы откажете мне в этой милости?
Выходка была столь неожиданной и Бюсси вложил в нее столько шутовского усердия, что даже король рассмеялся.
Тогда Бюсси приблизился к Келюсу.
— Давай, Монсу, — сказал он, — такова воля короля. — И обвил руками шею миньона.
— Надеюсь, эта церемония нас ни к чему не обязывает? — прошептал Келюс на ухо Бюсси.
— Не волнуйтесь, — также шепотом ответил Бюсси. — Рано или поздно мы встретимся.
Весь красный и растрепанный, Келюс, дрожа от ярости, отпрянул назад.
Генрих нахмурил брови, но Бюсси, все еще изображая Панталоне, сделал пируэт и покинул залу Совета.
VI
О ТОМ, КАК СОВЕРШАЛСЯ МАЛЫЙ ВЕЧЕРНИЙ ТУАЛЕТ КОРОЛЯ ГЕНРИХА III
После этой начавшейся трагедией и закончившейся комедией сцены, отголоски которой, подобно эху, вылетели из Лувра и распространились по всему городу, король в великом гневе последовал в свои покои; сопровождавший его Шико назойливо осаждал своего господина просьбами об ужине.
— Я не голоден, — бросил король, перешагивая порог своей опочивальни.
— Возможно, — ответил Шико, — но я, я взбешен до крайности, и меня мучит желание кого-то или что-то укусить, ну хотя бы зажаренную баранью ножку.
Король, сделав вид, что ничего не слышал, расстегнул плащ, положил его на постель, снял шляпу, приколотую к волосам длинными черными булавками, и швырнул в кресло. Затем устремился в переднюю, куда выходила дверь из комнаты Сен-Люка, смежной с королевской опочивальней.
— Жди меня здесь, шут, — приказал он, — я вернусь.
— О, не спеши, сын мой, — сказал Шико, — не торопись. Мне бы даже хотелось, — продолжал он, прислушиваясь к удаляющимся шагам Генриха, — чтобы ты подольше там оставался и дал бы мне время подготовить тебе маленький сюрприз.
Когда шум шагов совсем затих, Шико открыл дверь в переднюю и крикнул:
— Эй, кто там есть!
Подбежал слуга.
— Король изменил свое решение, — сказал Шико, — он велел подать сюда изысканный ужин на две персоны — для него и для Сен-Люка. И советовал особое внимание обратить на вино. Да поторапливайтесь.
Слуга повернулся на каблуках и со всех ног помчался выполнять приказ Шико, ничуть не сомневаясь, что он исходит от самого короля.
Тем временем Генрих III, как мы уже говорили, прошел в комнату, отведенную Сен-Люку; последний, будучи предупрежден о королевском визите, лежал в постели и слушал, 56 как читает молитвы старик-слуга, последовавший за ним в Лувр и разделивший его заточение. В углу, на позолоченном кресле, опустив голову на руки, глубоким сном спал паж, приведенный Бюсси.
Одним взглядом король охватил всю эту картину.
— Что это за юноша? — подозрительно спросил он у Сен-Люка.
— Разве вы забыли, ваше величество? Заперев меня здесь, вы милостиво разрешили мне вызвать одного из моих пажей.
— Да, конечно, — ответил Генрих.
— Ну я и воспользовался вашим дозволением, государь.
— Ах, вот как!
— Ваше величество, вы раскаиваетесь в том, что даровали мне это развлечение? — осведомился Сен-Люк.
— Нет, сын мой, нет. Напротив. Забавляйся, сделай милость. Как ты себя чувствуешь?
— Государь, — сказал Сен-Люк, — меня сильно лихорадит.
— Оно и видно. У тебя все лицо пылает, мой мальчик. Пощупаем пульс, ты знаешь, ведь я кое-что смыслю в медицине.
Сен-Люк неохотно протянул руку.
— Ну да, — сказал король, — пульс прерывистый, возбужденный.
— О государь, — простонал Сен-Люк, — я и вправду серьезно болен.
— Успокойся. Я пришлю к тебе моего придворного врача.
— Благодарствуйте, государь, я не выношу Мирона.
— Я сам буду ухаживать за тобой.
— Государь, я не допущу…
— Я прикажу приготовить мне постель в твоей спальне, Сен-Люк. Мы будем болтать всю ночь, у меня накопилась уйма всякой всячины, которой я хотел бы с тобой поделиться.
— Ах! — в отчаянии воскликнул Сен-Люк. — Вы называете себя человеком, сведущим в медицине, вы называете себя моим другом и хотите мне помешать выспаться. Черт возьми, лекарь, у вас странная манера обращаться с вашими пациентами! Черт возьми, государь, вы как-то уж слишком по-своему любите своих друзей!