— Ну что, разве я был не прав? — сказал господин де Монсоро. — Разве можно было еще медлить?
— Да, да, да, сударь, — ответила ему я, — воистину вы мой спаситель.
Тем временем огоньки свечей тревожно заметались в окнах, перемещаясь то из моей спальни в комнату Гертруды, то из комнаты Гертруды в спальню. До нас донеслись голоса. В спальне появился человек, перед которым все остальные почтительно расступились. Он подошел к открытому окну, высунулся в него и вдруг закричал, вероятно заметив мою вуаль, плавающую на воде.
— Видите, как хорошо я сделал, оставив там вуаль? — сказал граф. — Принц подумает, что, желая спасти свою честь, вы утопились в пруду, и, пока они будут искать там ваше тело, мы убежим.
Я снова вздрогнула, на сей раз пораженная мрачными глубинами этого ума, который мог предвидеть даже и такой страшный исход.
Но тут мы причалили к берегу.
XIV
ИСТОРИЯ ДИАНЫ ДЕ МЕРИДОР. — ДОГОВОР
Снова наступила тишина. Диана, заново пережившая все события тех трагических дней, пришла в такое волнение, что у нее перехватило дух.
Бюсси весь обратился в слух, он заранее поклялся в вечной ненависти к врагам молодой женщины, кто бы они ни были.
Достав из кармана своего платья флакон с ароматическими солями и глубоко вдохнув их острый запах, Диана, наконец, продолжала:
— Едва мы ступили на берег, как к нам подбежали семь или восемь человек. Это были люди графа, и мне показалось, что я узнала среди них двух слуг, которые сопровождали наш экипаж, пока на нас не напали и не увезли в замок Боже. Стремянный подвел к нам двух коней: графского вороного и белого иноходца, предназначенного для меня. Граф подсадил меня в седло и, как только я села, вскочил на коня.
Гертруда устроилась на лошади позади одного из графских слуг.
И, ни минуты не медля, мы понеслись галопом по лесной дороге.
Граф не выпускал из рук повод моего иноходца, я заметила это и сказала ему, что умею ездить верхом и не нуждаюсь в подобных мерах предосторожности. Он ответил, что у меня пугливая лошадь, которая может понести или неожиданно метнуться в сторону.
Мы скакали уже минут десять, когда я вдруг услышала голос Гертруды, звавшей меня. Я обернулась и увидела, что наш отряд разделился: четверо всадников свернули на боковую тропу, уходившую в лес, а остальные четверо вместе со мной продолжали скакать вперед.
— Гертруда! — воскликнула я. — Сударь, почему Гертруда не едет с нами?
— Это совершенно необходимая предосторожность, — ответил мне граф. — Надо, чтобы мы оставили два следа, на случай если за нами будет погоня. Пусть на двух разных дорогах люди скажут, что видели женщину, увозимую четырьмя мужчинами. Тогда герцог Анжуйский может пойти по ложному следу и поскакать за служанкой, вместо того чтобы погнаться за госпожой.
Хотя его доводы казались справедливыми, все же они не убедили меня. Но что я могла сказать и что я могла сделать? Вздохнув, я смирилась.
К тому же мы скакали по дороге в Меридорский замок, и наши кони мчались с такой быстротой, что мы должны были уже через четверть часа оказаться в замке. Но когда мы выехали на хорошо известный мне перекресток, граф, вместо того чтобы следовать дальше по дороге, ведущей к моему батюшке, вдруг свернул влево и поскакал прочь от замка. Я закричала и, невзирая на быстрый галоп моего иноходца, оперлась на луку седла, чтобы соскочить на землю, но граф, несомненно следивший за моими движениями, перегнулся с лошади, обхватил меня рукой за талию и перебросил на луку своего седла. Иноходец, почувствовав себя свободным, заржал и поскакал в лес.
Все это граф проделал так молниеносно, что я успела лишь вскрикнуть.
Господин де Монсоро зажал мне рот рукой.
— Сударыня, — сказал он, — клянусь вам своей честью, я только выполняю приказание вашего батюшки и докажу вам это на первой же остановке, которую мы сделаем; если это доказательство окажется неубедительным или вызовет у вас сомнения, еще раз клянусь честью, я предоставлю вам свободу.
— Но, сударь, ведь вы обещали отвезти меня к отцу! — воскликнула я, отталкивая его руку и вскинув голову.
— Да, я вам обещал это, так как видел, что вы колеблетесь; еще одно мгновение — и эти колебания, как вы сами могли убедиться, погубили бы нас всех: вашего отца, вас и меня. Теперь подумайте, — сказал граф, останавливая коня, — разве вы хотите убить барона? Хотите попасть в руки тому, кто намерен вас обесчестить? Одно ваше слово — и я вас отвезу в Меридорский замок.
— Вы сказали, у вас есть какое-то доказательство того, что вы действуете от имени моего отца?
— Доказательство — вот оно, — сказал граф, — возьмите это письмо и на первом же постоялом дворе, где мы остановимся, прочтите его. Повторяю, если, прочитав письмо, вы пожелаете вернуться в замок, клянусь честью, вы вольны будете это сделать. Но, если вы хоть сколько-нибудь уважаете барона, вы так не поступите, я уверен.
— Тогда вперед, сударь, и поскорее доберемся до этого самого постоялого двора, ибо я горю желанием убедиться в правдивости ваших слов.
— Не забывайте, — вы последовали за мной добровольно.
— Да, добровольно, если только можно говорить о доброй воле, оказавшись в моем положении. Разве можно говорить о доброй воле молодой девушки, которая может выбирать между смертью отца, бесчестьем и полным доверием к человеку почти незнакомому? Впрочем, пусть будет по-вашему: я следую за вами добровольно, и вы сами в этом убедитесь, если соблаговолите дать мне коня.
Граф сделал знак одному из своих людей, и тот спешился. Через мгновение я уже сидела в седле.
— Иноходец не мог убежать далеко, — сказал граф слуге, уступившему мне лошадь, — поищите его в лесу, покличьте его; он знает свое имя и, как собака, прибежит на голос или на свист. Вы присоединитесь к нам в Ла-Шатре.
Я невольно вздрогнула. Ла-Шатр находился в добрых десяти лье от Меридорского замка по дороге в Париж.
— Сударь, — сказала я графу, — я еду с вами. Но в Ла-Шатре мы поговорим.
— Это значит, сударыня, — ответил граф, — что и в Ла-Шатре вы соблаговолите отдать мне распоряжения.
Его притворная покорность меня ничуть не успокоила, и все же, поскольку у меня не было выбора, не было иного средства спастись от герцога Анжуйского, я молча продолжала путь. К рассвету мы добрались до Ла-Шатра. Но вместо того чтобы въехать в деревню, граф за сотню шагов от ее первых садов свернул с дороги и полем направился к одиноко стоящему домику.
Я придержала лошадь.
— Куда мы едем?
— Послушайте, сударыня, — сказал граф, — я уже имел возможность заметить, что вы мыслите чрезвычайно логично, и поэтому позволю себе обратиться к вашему рассудку. Можем ли мы, убегая от принца, самой могущественной особы в государстве после короля, — можем ли мы остановиться на обычном постоялом дворе посреди деревни, где первый же крестьянин, который нас увидит, не преминет нас выдать? Можно подкупить одного человека, но целую деревню не подкупишь.
Все ответы графа были весьма продуманны и убедительны, и это меня подавляло.
— Хорошо, — сказал я. — Поедемте.
И мы снова поскакали.
Нас ждали; один из всадников, незаметно от меня, отделился от нашей кавалькады, опередил нас и все подготовил. В камине более или менее чистой комнаты пылал огонь, постель была подготовлена.
— Вот ваша спальня, — сказал граф, — я буду ждать ваших приказаний.
Он поклонился и вышел, оставив меня одну.
Первое, что я сделала, это подошла к светильнику и достала из-за корсажа письмо отца… Вот оно, господин де Бюсси. Будьте моим судьей, прочтите его.
Бюсси взял письмо и прочел:
“Моя нежно любимая Диана, если, как я в этом не сомневаюсь, ты уступила моим мольбам и последовала за графом де Монсоро, то граф должен был тебе сказать, что ты имела несчастье понравиться герцогу Анжуйскому и принц приказал тебя похитить и привезти в замок Боже, по этим его делам суди сама, на что он еще может быть способен и какой позор тебе грозит. Избежать бесчестья, коего я не переживу, ты можешь только одним путем, а именно — если ты выйдешь замуж за нашего благородного друга. Когда ты станешь графиней де Монсоро, граф вправе будет защищать тебя как свою законную супругу; он поклялся мне, что ничего для этого не пожалеет. Итак, я желаю, возлюбленная моя дочь, чтобы это бракосочетание состоялось как можно скорее, и если ты меня послушаешься, то к моему родительскому согласию на брак я присовокупляю мое отеческое благословение и молю Бога даровать тебе всю полноту счастья, которое он хранит для чистых сердец, подобных твоему. Твой отец, который не приказывает тебе, а умоляет тебя,