Глава 13
ПОДРУГИ
Пока Париж весь кипел, как огромный котел, графиня де Монсоро, под охраной своего отца и двух слуг, из тех молодцов, которых в те времена вербовали для любого похода в качестве вспомогательных войск, держала путь к Меридорскому замку, проезжая каждый день по десять лье. Она тоже начинала наслаждаться свободой, столь драгоценной для всякого, кому пришлось много выстрадать. Чистая лазурь над полями вместо вечно хмурого неба, нависающего, словно траурный креп, над черными башнями Бастилии, уже зазеленевшие деревья, длинные, волнистые ленты живописных дорог, бегущих через лесные чащи, - все это казалось ей молодым и свежим, новым и восхитительным, словно она и в самом деле встала из могилы, где, как думал ее отец, она была погребена. Что же до старого барона, то он помолодел на двадцать лет. Глядя на то, как браво он держится в седле и пришпоривает своего старого Жарнака, можно было принять этого благородного сеньора за одного из тех престарелых женихов, которые всюду сопровождают свою юную невесту, не спуская с нее влюбленных глаз. Мы не станем описывать это долгое путешествие. Ничего существенного, кроме восхода и захода солнца, не происходило. Иной раз Диана, потеряв терпение, вскакивала с постели, когда окна гостиницы еще были посеребрены лунным светом, будила барона, расталкивала крепко спящих слуг, и они отправлялись в дорогу под ярко сияющей луной, чтобы выиграть несколько лье на этом длинном пути, казавшемся молодой женщине бесконечным. И надо было видеть ее, когда посреди дороги она вдруг пропускала вперед сначала Жарнака, гордого тем, что он перегнал всех, затем слуг, и оставалась одна на каком-нибудь пригорке - поглядеть, не следует ли кто-нибудь за ними по долине. Удостоверившись, что долина пустынна, не обнаружив на ней ничего, кроме рассеянных по лугам стад или безмолвной колокольни какого-нибудь городка, торчащей далеко позади, она нагоняла своих, охваченная еще большим нетерпением. Тогда отец, который исподтишка подглядывал за ней, говорил: - Не бойся, Диана. - Не бояться? Чего же, отец? - Разве ты не смотришь, не следует ли за нами господин де Монсоро? - А, это верно... Да, я смотрю, - отвечала молодая женщина, снова бросая взгляд назад. Вот так, переходя от одних опасений к другим, от надежды к разочарованию, Диана прибыла к концу восьмого дня в Меридорский замок и была встречена у подъемного моста госпожой де Сен-Люк и ее мужем, которые во время отсутствия барона выполняли роль хозяев замка. И для этих четырех началась та жизнь, о какой мечтает каждый из нас, читая Вергилия и Феокрита. Барон и Сен-Люк охотились с утра до ночи. По следам их коней мчались доезжачие. Собаки лавиной скатывались с вершины холма, преследуя зайца или лисицу, и когда из лесу доносился громкий шум этой неистовой погони, Диана и Жанна, сидевшие рядом на мху, в тени деревьев, вздрагивали, но затем снова возвращались к своей нежной и полной тайн беседе. - Расскажи мне, - говорила Жанна, - расскажи мне обо всем, что было с тобой в могиле, ведь все мы считали тебя умершей... Погляди, боярышник в цвету роняет на нас свои последние снежинки, бузина шлет нам свой пьянящий аромат. В ветвях дубов играют солнечные блики. В воздухе - ни дуновения, в парке - ни души; лани разбежались, заслышав, как дрожит земля, а лисицы забились в свои норы. Расскажи мне, сестричка, расскажи. - Что я тебе говорила? - Ты ничего мне не говорила. Итак, ты счастлива? А что же тогда означают эти голубые тени под прекрасными глазками, перламутровая бледность твоих щек, трепещущие веки и губы, напрасно пытающиеся улыбнуться... Диана, у тебя есть о чем рассказать мне. - Да нет же, нет. - Значит, ты счастлива.., с господином де Монсоро? Диана задрожала всем телом. - Вот видишь! - воскликнула Жанна с ласковым упреком. - С господином де Монсоро! - повторила Диана. - Зачем ты произнесла это имя? Зачем ты вызвала этот призрак сюда, где нас окружают деревья, цветы, где мы счастливы? - Что ж, теперь я знаю, почему под твоими прекрасными глазами синяки, почему эти глаза так часто поднимаются к небу; но я все еще не знаю, почему твои губы пытаются улыбнуться. Диана грустно покачала головой. - Ты, кажется, мне говорила, - продолжала Жанна, обвивая своей белой, полной рукой плечи Дианы, - говорила мне, что господин де Бюсси отнесся к тебе с большим участием... Диана покраснела так сильно, что ее нежное, круглое ушко словно пламенем вспыхнуло. - Этот господин де Бюсси обаятельный человек, - сказала Жанна. И она запела:
Кто первый задира у нас? Конечно, Бюсси д'Амбуаз.
Диана склонила голову на грудь подруги и подхватила голосом более нежным, чем голоса распевающих в листве малиновок:
Кто верен и нежен, спроси. Ответят: "Сеньор...
- - Де Бюсси!.." - закончила за нее Жанна, весело целуя подругу в глаза. - Ну, назови наконец это имя. - Хватит глупостей, - сказала вдруг Диана, - господин де Бюсси не вспоминает более о Диане де Меридор. - Вполне возможно, - ответила Жанна, - но я склонна думать, что он очень нравится Диане де Монсоро. - Не говори мне этого. - Почему? Разве это тебе неприятно? Диана не ответила. - Говорю тебе, что господин де Бюсси не вспоминает обо мне, и правильно делает... О! Я струсила, - прошептала она. - Что ты сказала? - Ничего, ничего. - Послушай, Диана, ты опять начнешь плакать, винить себя в чем-то... Ты струсила? Ты - моя героиня? У тебя не было выхода. - Да, я так думала.., мне чудились опасности, пропасти, разверзающиеся у меня под ногами... Сейчас эти опасности, Жанна, кажутся мне призрачными, эти пропасти - их мог бы перепрыгнуть и ребенок. Я струсила, говорю тебе. О! Почему у меня не было времени, чтобы подумать!.. - Ты говоришь со мной загадками. - Нет, все это не то, - вскричала Диана, в страшном смятении вскакивая на ноги. - Нет, это не моя вина, это он, Жанна, он не захотел. Я вспоминаю, как все было: положение казалось мне ужасным, я колебалась, была в нерешительности... Отец предлагал мне свою поддержку, а я боялась.., он, он предложил мне свое покровительство.., но предложил так, что не смог убедить меня. Против него был герцог Анжуйский. Герцог Анжуйский в союзе с господином де Монсоро, скажешь ты. Ну и что из того? Какое значение имеют герцог Анжуйский и граф де Монсоро! Когда очень хочешь чего-нибудь, когда действительно любишь кого-нибудь, о! никакой принц, никакой граф тебя не удержат. Видишь, Жанна, если бы я действительно любила... И Диана, вся во власти своего возбуждения, оперлась спиной о ствол дуба, словно душа ее довела тело до изнеможения и у него не было больше сил держаться. - Послушай, дорогая моя, успокойся, рассуди... - Говорю тебе: мы оказались трусами. - Мы... О! Диана, о ком ты говоришь? Это "мы" очень красноречиво, моя милая... - Я хочу сказать: мой отец и я. Надеюсь, ты ничего другого не подумала... Мой отец - человек знатный, он мог поговорить с королем; я.., у меня есть гордость, и я не боюсь тех, кого ненавижу... Но, видишь ли, вот в чем секрет этой трусости: я поняла, что он не любит меня. - Ты сама себя обманываешь!.. - вскричала Жанна. - Если бы ты верила в это, то в том состоянии, в котором ты находишься, ты бы обратилась к нему с этим упреком... Но ты в это не веришь, ты знаешь обратное, лицемерка, - добавила она ласково. - Тебе легко верить в любовь, - возразила Диана, снова усаживаясь возле Жанны, - господин де Сен-Люк взял тебя в жены наперекор воле короля! Он похитил тебя прямо из Парижа; тебя, может быть, преследовала погоня, ты платишь ему за опалу и изгнание своими ласками. - И щедро плачу, - сказала проказница. - Но я, подумай немного и не будь эгоисткой, я, которую этот необузданный молодой человек любит, по его уверению, я, которая привлекла взор неукротимого Бюсси - человека, не знающего, что такое препятствие, я допустила оглашение моего брака и предстала пред взоры всего двора. После этого он не захотел даже смотреть на меня. Я доверилась ему в часовне святой Мария Египетской. Никого не было, только два его сообщника Гертруда и Одуэн, да я - еще большая его сообщница, чем они... О! Подумать только, стой возле дверей конь, и Бюсси мог бы меня похитить тогда же, возле часовни.., закрыть полой плаща... В ту минуту, знаешь, я чувствовала, что он страдает, что он в отчаянии из-за меня. Я видела его потускневшие глаза, побледневшие, запекшиеся от лихорадки губы. Если бы он попросил меня умереть, чтобы возвратить блеск его глазам, свежесть его устам, я бы умерла... Я встала и ушла, и он даже не подумал удержать меня за край моей накидки. Погоди, погоди... О! Ты не понимаешь, как я страдаю. Он знал, что я покидаю Париж, возвращаюсь в Меридор; он знал, что господин де Монсоро... Ну вот, я и покраснела.., что господин де Монсоро не муж мне; он знал, что я еду одна.., и в дороге, Жанна, милая, я каждую минуту оборачивалась назад, мне все чудилось, что я слышу галоп его коня, догоняющего нас. Но нет! Это было всего лишь эхо! Говорю тебе, он обо мне и не вспоминает, да я и не заслуживаю того, чтобы ехать за мной в Анжу, когда при дворе французского короля есть столько прекрасных и обходительных дам, одна улыбка которых стоит больше сотни признаний провинциалки, похоронившей себя в чащах Меридора. Теперь ты поняла? Убедила я тебя? Разве я не права? Разве меня не забыли, не пренебрегли мною, бедная моя Жанна? Не успела молодая женщина произнести эти слова, как в ветвях дуба раздался страшный треск, со старой стены посыпались кусочки мха и отколовшейся штукатурки, и тотчас вслед за этим из зелени плюща и дикой шелковицы выпрыгнул мужчина и упал к ногам Дианы, та громко вскрикнула. Жанна поспешила отойти в сторону - она узнала этого мужчину. - Вы видите, я здесь, - прошептал коленопреклоненный Бюсси, целуя край платья Дианы, который он почтительно взял дрогнувшей рукой. Диана, в свою очередь, узнала голос и улыбку графа, и, пораженная в самое сердце, вне себя, задыхаясь от этого нежданного счастья, она распахнула объятия и, почти без чувств, упала на грудь того, кого только что обвиняла в безразличии.