И все-таки на бедную женщину, вернее на бедную королеву, хотя гордыня ее восстала, а сердце разрывалось от боли, снизошло счастливое озарение.
Одна из женщин, уроженка Эльзаса, обратилась к королеве по-немецки.
— Сударыня, — ответила ей королева, — я стала до такой степени француженкой, что забыла свой родной язык!
Это могло бы прозвучать очень мило, но, к несчастью, было сказано не так, как того требовали обстоятельства.
Ведь рыночные торговки могли бы уйти с громкими криками: "Да здравствует королева!"
А они ушли, еле попрощавшись и бормоча сквозь зубы проклятия.
Вечером, когда члены королевской семьи собрались все вместе, король и мадам Елизавета, несомненно с тем, чтобы поддержать и утешить друг друга, стали вспоминать все, что они нашли в народе хорошего и доброго. Королева сочла возможным прибавить ко всем их рассказам одно только высказывание дофина, которое она много раз повторяла и в этот, и в последующие дни.
Когда рыночные торговки явились в апартаменты, бедный малыш, услышав шум, подбежал к матери и, прижавшись к ней, в ужасе закричал:
— Господи! Матушка! Неужели сегодня — это еще вчера?..
Юный дофин был в ту минуту вместе со всеми. Услышав, что мать говорит о нем, и гордый этим, как любой ребенок, видящий, что все заняты им, он подошел к королю и задумчиво на него посмотрел.
— Что тебе, Луи? — спросил король.
— Я хотел бы у вас спросить что-то очень важное, отец, — отвечал дофин.
— О чем же ты хочешь у меня спросить? — притянул к себе мальчика король. — Ну, говори!
— Я хотел узнать, — продолжал ребенок, — почему ваш народ, который раньше так вас любил, вдруг на вас рассердился? Что вы такого сделали?
— Луи! — с упреком в голосе прошептала королева.
— Позвольте мне ему ответить, — сказал король.
Мадам Елизавета с улыбкой глядела на мальчика.
Людовик XVI посадил сына на колени и попытался в доступной для ребенка форме изложить наболевшие политические вопросы.
— Сын мой! — молвил он. — Я хотел сделать людей еще счастливее. Мне нужны были деньги, чтобы оплатить военные расходы. И я попросил их у своего народа, как всегда поступали мои предшественники. Однако судьи, составляющие мой Парламент, воспротивились и сказали, что только мой народ может решать, дать мне эти деньги или нет. Я собрал в Версале представителей от каждого города, принимая во внимание их происхождение, состояние или таланты, — это называется "Генеральные штаты". Когда они собрались, они потребовали от меня такого, что я не мог исполнить ни ради себя, ни ради вас, ведь вы мой наследник. Среди них оказались недобрые люди, они подняли народ, и то, что народ позволил себе в эти последние дни, — дело рук этих людей!.. Сын мой, не надо сердиться на народ!
Услышав это последнее пожелание, Мария Антуанетта поджала губы; стало понятно, что, довелись ей воспитывать дофина, она постаралась бы, чтобы он не забыл полученных оскорблений.
На следующий день городские власти Парижа и национальная гвардия передали королеве просьбу присутствовать на спектакле вместе с королем и тем самым подтвердить, что возвращение в Париж доставляет ей удовольствие.
Королева отвечала, что ей было бы очень лестно принять приглашение города Парижа, однако должно пройти некоторое время, чтобы она могла позабыть о событиях последних дней. Народ все уже забыл и потому удивился, что она до сих пор что-то помнит.
Когда она узнала, что ее враг герцог Орлеанский удален из Парижа, она испытала минутную радость, однако не поблагодарила Лафайета за то, что он так сделал, сочтя это следствием личной неприязни генерала к герцогу.
Она либо действительно так думала, либо сделала вид, что так думает, не желая быть Лафайету обязанной.
Истинная принцесса Лотарингского дома, она была злопамятной и высокомерной и потому мечтала о победе и мести.
"Королевы не могут утонуть", — сказала попавшая в бурю королева Генриетта Английская, и Мария Антуанетта была совершенно с нею согласна.
Кстати сказать, не была ли Мария Терезия еще ближе к смерти, когда взяла на руки сына и показала его своим верным венгерцам?
Это воспоминание о героизме матери оказало на дочь свое влияние — влияние пагубное для тех, кто сравнивает положения, не изучая их!
Марию Терезию поддерживал народ; Мария Антуанетта была своему народу ненавистна.
И потом, она прежде всего была женщиной; возможно, она могла бы лучше оценить свое положение, если бы душа ее была спокойна; может быть, она была бы менее нетерпима к народу, если бы ее больше любил Шарни!