Королева, г-н де Шуазёль, г-н де Дама и другие присутствующие в удивлении переглянулись: им до сих пор доводилось видеть народ лишь угнетенным или разгневанным, когда он просил пощады или убивал; однако они впервые видели простого человека спокойным, стоящим скрестив руки, чувствующим свою силу и говорящим о своих правах.
Людовик XVI очень скоро понял, что ему не на что надеяться, имея дело с человеком такого закала; ему захотелось поскорее кончить разговор.
— Где же ваш спутник? — спросил он.
— Там, у меня за спиной, — отвечал тот.
С этими словами он шагнул вперед, освободив вход, и в дверном проеме стал виден молодой человек в форме офицера, прислонившийся к оконному косяку.
Костюм его тоже был в беспорядке, но этот беспорядок свидетельствовал не о силе — офицер пребывал в подавленном состоянии.
Он обливался слезами, держа в руках бумагу.
Это был г-н де Ромёф, молодой адъютант генерала Лафайета, с которым, как несомненно помнит наш читатель, мы познакомились во время прибытия г-на Луи де Буйе в Париж.
Господин де Ромёф, как можно было понять в ту пору из разговора с юным роялистом, был патриотом, и патриотом искренним; однако во времена диктатуры г-на Лафайета в Тюильри Ромёфу было поручено наблюдать за королевой и сопровождать ее во время выходов; он сумел вложить в свое отношение к ее величеству столько почтительной деликатности, что королева не раз выражала ему за это свою признательность.
При виде адъютанта королева, неприятно удивившись, воскликнула:
— О, это вы?!
Она застонала от боли: на ее глазах рушилась крепость, которую она считала неприступной.
— Никогда бы не поверила!.. — прибавила она.
— Ну что же! — ухмыльнулся первый посланец. — Кажется, я хорошо сделал, что приехал.
Опустив глаза, г-н де Ромёф медленно двинулся вперед, сжимая в руке декрет.
Теряя терпение, король не дал молодому человеку времени подать декрет: его величество торопливо шагнул ему навстречу и вырвал бумагу у него из рук.
Прочитав ее, он произнес:
— Во Франции больше нет короля!
Человек, сопровождавший г-на де Ромёфа, улыбнулся, словно хотел сказать: "Это мне известно".
При этих словах Людовика XVI королева обернулась к нему, собираясь задать вопрос.
— Вот послушайте, ваше величество, — предложил он ей. — Это декрет, который Собрание осмелилось принять против нас.
Дрожащим от возмущения голосом он прочитал следующие строки:
"Национальное собрание приказывает министру внутренних дел немедленно разослать по департаментам курьеров с приказанием ко всем представителям власти, командующим отрядами национальной гвардии и войсками на имперской границе задержать всякого, кто попытается выехать за пределы королевства, а также препятствовать вывозу какого бы то ни было имущества, оружия, обмундирования, золота и серебра, лошадей и карет; в случае если курьерам удастся нагнать короля или кого-нибудь из членов королевской семьи, а также лиц, могущих способствовать их похищению, вышеуказанные представители власти, командующие отрядами национальной гвардии или пограничных войск обязаны принять все возможные меры, чтобы воспрепятствовать похищению, задержать беглецов в пути, а затем передать законодательным властям".
Во время чтения декрета королева впала в оцепенение; однако едва король кончил, она покачала головой, словно пытаясь прийти в себя.
— Дайте! — приказала она, протягивая руку к роковому декрету. — Невероятно!..
Тем временем товарищ г-на де Ромёфа ободряюще улыбнулся вареннским национальным гвардейцам и патриотам.
Они почувствовали беспокойство, когда королева произнесла "Невероятно!", хотя слышали каждое слово декрета.
— О, читайте, ваше величество, — с горечью проговорил король, — читайте, если у вас еще есть сомнения; бумага составлена и подписана председателем Национального собрания.
— Что же за человек мог осмелиться составить и подписать подобный декрет?
— Дворянин, ваше величество! — ответил король. — Маркиз де Богарне!
Не странно ли — и это лишний раз доказывает, что прошлое таинственным образом связано с будущим, — что декрет, в силу коего следовало арестовать короля Людовика XVI, королеву и членов королевской семьи, был подписан именем, до той поры неизвестным, но которому было суждено прогреметь в начале XIX века?
Королева взяла декрет, прочитала его, нахмурилась и поджала губы.
Потом король опять взял бумагу у нее из рук, чтобы еще раз пробежать глазами, после чего бросил на постель, где спали дофин и юная принцесса, не подозревавшие, что в этом споре решалась их судьба.
Королева не могла долее сдерживать себя; она бросилась к постели, схватила декрет, скомкала и отшвырнула с криком:
— О ваше величество, осторожнее! Я не хочу, чтобы эта гнусная бумага коснулась моих детей!
Из соседней комнаты послышался гул возмущенных голосов. Национальные гвардейцы рванулись было в комнату, где находились именитые беглецы.
Адъютант генерала Лафайета в ужасе вскрикнул.
Его товарищ взревел от бешенства.
— Ага! — прошипел он сквозь зубы. — Это оскорбление Национального собрания, нации, народа… Ну что же…
Он обернулся к находившимся в первой комнате разгоряченным борьбой патриотам, вооруженным ружьями, косами и саблями, и прокричал:
— Ко мне, граждане!
Те сделали еще шаг по направлению к комнате, где укрывалась королевская семья, и один Бог знает, чем бы закончилось столкновение этих двух яростных сил, если бы не Шарни; в начале описанной нами сцены он произнес всего несколько слов, а потом все время держался в стороне; вдруг он выступил вперед и, схватив за руку незнакомца в форме национального гвардейца в ту самую минуту, как тот поднес руку к эфесу своей сабли, произнес:
— Прошу вас на одно слово, господин Бийо; мне нужно с вами поговорить.
Бийо — а это был именно он — вскрикнул от изумления, потом смертельно побледнел и замер на мгновение в нерешительности; резким движением он убрал в ножны наполовину обнаженную саблю и ответил:
— Хорошо! Мне тоже нужно с вами поговорить, господин де Шарни!
Он торопливо подошел к двери.
— Граждане! — обратился он к толпе. — Оставьте нас, пожалуйста. Мне надо переговорить с этим офицером; но можете быть спокойны, — прибавил он тихо, — ни волк, ни волчица, ни волчата от нас не уйдут. Я здесь, я за них в ответе!
Нападавшие попятились, освобождая помещение, как будто этот человек, совершенно незнакомый им, так же как королю, королеве и их свите — за исключением Шарни, — имел отныне право им приказывать.
Кроме того, каждому из них хотелось поделиться с оставшимися на улице товарищами увиденным и услышанным в доме и посоветовать патриотам быть как никогда начеку.
Тем временем Шарни шепнул королеве:
— Господин де Ромёф вам предан, ваше величество; оставляю вас с ним, попытайтесь склонить его, насколько возможно, на нашу сторону.
Это было тем легче сделать, что, выйдя в соседнюю комнату, Шарни затворил дверь и заслонил ее собой от всех, в том числе и от Бийо.
КОММЕНТАРИИ
"Графиня де Шарни" ("La comtesse de Shamy") завершает серию романов "Записки врача". По первоначальному замыслу автора события, о которых повествует книга, должны были войти в "Анж Питу", предыдущий роман серии, но его публикация, как это объяснено в авторском предисловии к "Графине де Шарни", была прервана в связи с изменениями в издательской конъюнктуре, и не напечатанные тогда главы были включены в этот заключительный роман.
Время его действия: 6 октября 1789 г. — февраль 1794 г.
Первое издание во Франции: Paris, Cadot, 8vo, 19 v., 1852–1855.
В настоящем Собрании публикуется перевод Т.Сикачевой (1992), сверенный Г.Адлером с изданием: Paris, Robert Laffont, 1990. При составлении комментариев учтены примечания в этом издании, подготовленном К. Шоппом (С. Schopp).
5… после заключительного отрывка романа "Анж Питу", печатавше гося в газете "Пресса"… — Этот роман печатался в "Прессе" с 17.12.1850 по 26.06.1851.