Впрочем, вмешательство королевы и то, как она подхватила разговор, связав свой вопрос с бегством Станислава, позволило королю все понять и под прозрачным покрывалом аллегории увидеть предложения Фавраса относительно его, Людовика XVI, бегства.
А Фаврас сейчас же понял и оценил представившуюся ему возможность развернуть свой план, и, хотя никто из его предков или родственников не принимал участия в бегстве польского короля, он поспешил с поклоном ответить:
— Ваше величество изволит, вероятно, говорить о моем родственнике генерале Штайнфлихте, который прославился благодаря неоценимой услуге, оказанной им своему королю; эта услуга имела благоприятное влияние на судьбу Станислава, ведь сначала он вырвался из рук своих врагов, а затем волею судеб стал вашим прадедом.
— Верно! Все верно, сударь! — воскликнула королева, в то время как Людовик XVI с тяжелым вздохом перевел взгляд на портрет Карла Стюарта.
— Итак, вашему величеству известно… — продолжал Фаврас, — простите, государь: вашим величествам известно, что король Станислав, будучи в Данциге свободен, но со всех сторон окружен армией московитов, был бы обречен, если бы не решился как можно скорее бежать.
— О да, он был обречен, — перебила Фавраса королева, — можно сказать, что он был обречен, господин де Фаврас!
— Мадам! — с некоторой суровостью обратился к королеве Людовик XVI. — Провидение постоянно печется о королях и не может допустить, чтобы они были обречены.
— Ах, ваше величество! — отвечала королева. — Я не менее вас религиозна и не меньше вас верю в Провидение, однако убеждена, что ему нужно немного помочь.
— Таково было мнение и польского короля, государь, — прибавил Фаврас. — Ибо он с уверенностью заявил своим друзьям: считая, что создавшееся положение невыносимо и что жизни угрожает опасность, он желает, чтобы ему представили несколько планов бегства. Несмотря на все трудности, его вниманию были предложены три плана; я упомянул о трудностях, государь, так как ваше величество может заметить, что королю Станиславу было значительно сложнее выбраться из Данцига, нежели, например, вам, если бы вашему величеству вдруг пришла в голову фантазия покинуть Париж… В почтовой карете — если бы вашему величеству захотелось уехать без лишнего шума и не привлекая внимания, — вы могли бы за сутки достичь границы; а если вы пожелали бы уехать из Парижа по-королевски, достаточно было бы приказать какому-нибудь дворянину, которому король окажет честь своим доверием, собрать тридцать тысяч человек и явиться за королем прямо в Тюильри… В обоих случаях успех несомненен…
— Государь, — подхватила королева, — вашему величеству известно, что маркиз де Фаврас говорит чистую правду.
— Да, — ответил король, — однако мое положение, мадам, далеко не столь безнадежно, как положение короля Станислава: Данциг был окружен московитами, как сказал маркиз, форт Вехзельмунд, его последний оплот, только что капитулировал, я же…
— Вы же окружены парижанами, — нетерпеливо перебила его королева, — четырнадцатого июля они взяли Бастилию, в ночь с пятого на шестое октября они хотели вас убить, а днем шестого октября они силой привезли вас в Париж, всю дорогу оскорбляя вас и ваших близких… Да уж, хорошенькое положение! Я бы предпочла оказаться на месте короля Станислава.
— Однако, мадам…
— Король Станислав рисковал только свободой, в крайнем случае, жизнью, а мы…
Король остановил ее взглядом.
— Разумеется, последнее слово за вами, государь, — продолжала королева, — вы сами должны решить, что нам делать.
И она, едва сдерживаясь от нетерпения, села напротив портрета Карла I.
— Господин де Фаврас, — обратилась она к маркизу, — я сейчас беседовала с вашей супругой и вашим старшим сыном. Я вижу, оба они исполнены смелости и решимости, как и подобает супруге и сыну честного дворянина; при любых событиях — если предположить, что события произойдут, — они могут положиться на королеву Франции; королева их не оставит: она дочь Марии Терезии и умеет ценить смелость.
Короля словно подхлестнула бравада королевы, и он обратился к маркизу:
— Так вы говорите, сударь, что королю Станиславу были предложены три способа бегства?
— Да, государь.
— Какие же?
— Во-первых, государь, королю предложили переодеться крестьянином; графиня Чапская, супруга померанского воеводы, говорившая на немецком языке как на родном, передала, что она готова одеться крестьянкой и провести короля под видом своего супруга, положившись на проверенного человека, прекрасно знавшего местность. Это тот самый способ, который я прежде всего имел в виду, говоря о бегстве французского короля, в том случае, если это нужно будет сделать инкогнито, ночной порой…
— А во-вторых? — перебил его Людовик XVI, словно ему было неприятно, что его сравнили с королем Станиславом.
— Во-вторых, государь, можно было с тысячью людей рискнуть пробиться сквозь кольцо московитов; об этом способе я тоже уже упоминал в разговоре с королем Франции и заметил при этом, что у него в распоряжении не одна, а тридцать тысяч человек.
— Вы сами видели, пригодились ли мне эти тридцать тысяч человек четырнадцатого июля, господин де Фаврас, — возразил король. — Перейдем к третьему способу.
— Третье предложение было Станиславом принято; оно заключалось в том, чтобы, переодевшись в крестьянское платье, выйти из Данцига, но не в сопровождении женщины, которая могла бы оказаться в пути обузой, не с тысячью человек, которые все от первого до последнего могли быть перебиты, так и не сумев прорвать кольцо вражеских войск, а лишь с двумя-тремя надежными людьми, которые всегда пройдут где угодно. Этот третий способ был предложен господином Монти, французским послом, и поддержан моим родственником генералом Штайнфлихтом.
— Этот план и был принят?
— Да, государь. Если какой-нибудь король окажется в таком же положении, как польский король, или в сходном и, остановившись на этом плане, соблаговолит оказать мне такое же доверие, какое ваш венценосный прадед оказал генералу Штайнфлихту, я мог бы головой поручиться за этот план, тем более, когда дороги столь безлюдны, как во Франции, а король — такой прекрасный наездник, как ваше величество.
— Ну, разумеется! — согласилась королева. — Однако, сударь, в ночь с пятого на шестое октября король мне клятвенно обещал, что никогда не уедет без меня и даже не будет замышлять бегство без моего участия; если король дал слово, сударь, он его не нарушит.
— Ваше величество! — воскликнул Фаврас, обращаясь к королеве. — Это затрудняет путешествие, но не исключает его. Если бы я имел честь руководить подобной экспедицией, я взялся бы доставить королеву, короля и членов королевской семьи целыми и невредимыми в Монмеди или в Брюссель точно так же, как генерал Штайнфлихт в целости и невредимости доставил короля Станислава в Мариенвердер.
— Слышите, государь?! — вскричала королева. — Я думаю, что надо действовать: нам нечего бояться с таким человеком, как маркиз де Фаврас.
— Да, мадам, — согласился король. — Я тоже так думаю. Однако время еще не пришло.
— Ну что ж, сударь, — продолжала королева, — ждите, как тот, кто смотрит на нас с портрета. Один вид его, как мне кажется, должен был бы дать вам лучший совет… Ждите, пока вас не вынудят вступить в бой; ждите, пока этот бой будет проигран; ждите, пока вы станете пленником; ждите, пока у вас под окном построят эшафот… Сегодня вы говорите: "Слишком рано!", а тогда будете вынуждены признать: "Теперь слишком поздно!.."
— Как бы то ни было, государь, я в любую минуту по первому слову вашего величества буду к вашим услугам, — поклонился Фаврас (он боялся, как бы его присутствие, послужившее причиной размолвки между королевой и Людовиком XVI, не утомило короля). — Я мог бы предложить моему повелителю только свою жизнь, но она и без того ему принадлежит; он имел и имеет право в любое время распорядиться ею.
— Хорошо, сударь, — сказал король, — взамен я подтверждаю данное вам королевой обещание позаботиться о маркизе и о ваших детях.
На этот раз король явно отпускал его; маркиз был вынужден удалиться; несмотря на то что ему очень хотелось продолжить беседу, он, видя, что его поддерживает только королева, и то лишь взглядом, вышел, пятясь, из комнаты.