– О, если бы я мог додуматься до этого раньше!.. – прошептал Бийо.
– Ну и что бы вы тогда сделали, Бийо? – спросил Жильбер.
– Что бы я сделал? Да я бы его убил либо четырнадцатого июля, либо в ночь с пятого на шестое октября, либо десятого августа; мне бы это большого труда не составило!
Эти слова были произнесены так просто, что Жильбер простил Бийо, а Калиостро пришел в восторг.
– Да, – помолчав, молвил последний, – однако вы этого не сделали. Вы, Бийо, проголосовали за смерть, а вы, Жильбер, – за жизнь. А теперь не угодно ли вам выслушать мой последний совет? Вы, Жильбер, добились того, чтобы вас избрали членом Конвента, с единственной целью: исполнить свой долг; вы, Бийо, – чтобы утолить жажду мести. Итак, и то и другое исполнено; вам нечего здесь больше делать: уезжайте!
Оба собеседника удивленно взглянули на Калиостро.
– Да, – продолжал тот, – вы оба не принадлежите к какой-либо партии, вы поступаете по велению сердца. После смерти короля между политическими партиями начнется грызня. Которая из них падет первой? Этого я не знаю; однако мне известно, что все они погибнут одна за другой; следовательно, уже завтра, Жильбер, вас обвинят в излишней мягкости, а послезавтра – впрочем, может быть, еще раньше, чем вас, – Бийо будет обвинен в чрезмерной жестокости. Можете мне поверить, что в надвигающейся схватке между ненавистью, страхом, жаждой мести, фанатизмом мало кто уцелеет; одни запятнают себя грязью, другие – кровью. Уезжайте, друзья мои! Уезжайте!
– А как же Франция? – проговорил Жильбер.
– Да, а Франция-то как же? – поддакнул Бийо.
– Францию можно считать спасенной, – отозвался Калиостро, – внешний враг разбит, внутренний – мертв. Насколько опасен эшафот двадцать первого января для будущего, настолько он в настоящем представляет собой безусловную, огромную силу: силу безвозвратных решений. Казнь Людовика Шестнадцатого обрекает Францию на месть монархов и дает Республике поддержку обреченных на смерть и потому готовых на отчаянный шаг нации. Возьмите, к примеру, древние Афины или современную Голландию. Соглашениям, переговорам обсуждениям начиная с сегодняшнего утра положен конец; Революция в одной руке держит топор, другой размахивает трехцветным флагом. Можете ехать со спокойной душой; раньше, чем она опустит топор, с аристократией будет покончено; прежде, чем она выпустит из рук трехцветный флаг, Европа будет побеждена. Уезжайте, друзья мои, уезжайте!
– Бог мне свидетель, – вскричал Жильбер, – что ежели грядущее, которое вы мне пророчите, и впрямь будет таковым, я не буду жалеть о том, что покинул Францию; но куда же мы отправимся?
– Неблагодарный! – воскликнул Калиостро. – Неужто ты забыл о своей второй родине – Америке! Ужели ты забыл ее огромные озера, девственные леса, бескрайние, словно океаны, прерии? Разве не нуждаешься ты в отдыхе на природе после этих страшных потрясений?
– Вы поедете со мной, Бийо? – спросил, поднимаясь, Жильбер.
– А вы меня простите? – шагнув навстречу Жильберу, проговорил Бийо. Они обнялись.
– Мы едем, – молвил Жильбер.
– Когда? – полюбопытствовал Калиостро.
– Да.., через неделю. Калиостро покачал головой.
– Вы уедете нынче же вечером, – возразил он.
– Почему?
– Потому что я уезжаю завтра.
– Куда же вы едете?
– Придет день, и вы об этом узнаете, друзья!
– Однако как же нам уехать?
– «Франклин» через тридцать шесть часов отплывает в Америку.
– А паспорта?
– Вот они.
– А мой сын? Калиостро пошел к двери.
– Входите, Себастьен, вас ждет отец, – приказал он Молодой человек вошел и бросился отцу в объятия. Бийо горестно вздохнул.
– Нам не хватает лишь почтовой кареты, – заметил Жильбер.
– Моя карета заложена и ждет вас у дверей, – отозвался Калиостро.
Жильбер подошел к секретеру, где хранились их общие деньги – тысяча луидоров, – и знаком приказал Бийо взять свою долю.
– Денег-то нам хватит? – спросил Бийо.
– У нас их больше, чем нужно на покупку целой провинции.
Бийо в смущении стал озираться по сторонам.
– Что вы потеряли, друг мой? – спросил его Жильбер.
– Я ищу одну вещь, которая, по правде сказать, мне ни к чему, потому что я все одно писать не умею.
Жильбер улыбнулся, взял перо, чернила и бумагу.
– Диктуйте, – предложил он.
– Я бы хотел попрощаться с Питу, – молвил Бийо.
– Я сейчас ему напишу.
И Жильбер исполнил свое обещание.
Когда письмо было окончено, Бийо спросил:
– Что вы там написали? Жильбер прочел:
«Дорогой Питу!
Мы покидаем Францию: Бийо, Себастьен и я – и нежно обнимаем вас всех троих.
Надеемся, что, имея ферму Бийо, вы ни в чем не будете нуждаться.
Придет день, и мы пригласим вас к себе.
Ваш друг,
Жильбер».
– И все? – спросил Бийо.
– Нет, есть еще post-scriptum, – возразил Жильбер.
– Какой?
Жильбер в упор посмотрел на фермера и прочел:
«Бийо поручает Вам Катрин».
Бийо облегченно вздохнул и обнял Жильбера. Десять минут спустя почтовая карета уже уносила Жильбера, Себастьена и Бийо в Гавр.
ЭПИЛОГ
Глава 1.
ЧТО ДЕЛАЛИ 15 ФЕВРАЛЯ 1794 ГОДА АНЖ ПИТУ И КАТРИН БИЙО
Чуть больше года спустя после казни короля и отъезда Жильбера, Себастьена и Бийо чудесным морозным утром страшной зимы 1794 года около четырехсот человек, те есть почти шестая часть населения Виллер-Котре, ожидали на площади и во дворе мэрии выхода жениха и невесты, которых наш старый знакомый г-н де Лонпре сочетал браком.
Новобрачных звали Анж Питу и Катрин Бийо.
Увы! Многое должно было измениться в жизни, чтобы бывшая любовница виконта де Шарни, мать маленького Изидора стала г-жой Питу.
Всяк рассказывал об этом на свой лад; но что бы ни говорили люди на площади, никто из них не мог не восхититься преданностью Анжа Питу и скромностью Катрин Бийо.