– Я в этом не сомневаюсь, маркиз. Однако вы не один?
Вы сменили адъютанта, и этот молодой офицер занимает рядом с вами место господина Гувьона или господина Ромефа?
– Этот молодой офицер, государь, – прошу у вашего величества позволения представить его вам, – мой кузен, граф Луи де Буйе, капитан драгунов вашего величества.
– Ага! – воскликнул король, не сдержав едва заметной дрожи, что не укрылось от взгляда молодого дворянина. – Да, да, его сиятельство Луи де Буйе, сын маркиза де Буйе, начальника гарнизона в Меце.
– Совершенно верно, государь, – с живостью подхватил молодой граф.
– Господин Луи де Буйе! Простите, что я не сразу вас узнал, у меня слабое зрение… Вы давно оставили Мец?
– Пять дней тому назад, государь. Я приехал в Париж, не имея на то официального отпуска, кроме особого разрешения моего отца, вот почему я пришел просить моего родственника, господина де Лафайета, оказать мне честь представить меня вашему величеству.
– Господина де Лафайета! Вы правильно поступили, граф. Только он мог бы в любое время вас представить, и только его представление могло доставить мне истинное удовольствие!
Слова «в любое время» указывали на то, что за генералом де Лафайетом осталась привилегия быть вхожим к королю, полученная им еще в Версале.
Немногих слов, сказанных Людовиком XVI, оказалось достаточно, чтобы молодой граф понял: он должен держаться настороже. В особенности его поразил вопрос:
«Вы давно оставили Мец?» Он означал: «Вы оставили Мец после прибытия графа де Шарни?» Ответ посланца, должно быть, вполне удовлетворил короля. «Я оставил Мец пять дней тому назад и нахожусь в Париже не в отпуску, а с особого разрешения моего отца» – означало: «Да, государь, я видел господина де Шарни, и отец послал меня в Париж на встречу с вашим величеством, дабы вы подтвердили, что граф действительно прибыл от имени короля».
Господин де Лафайет с любопытством огляделся. Многим доводилось бывать в рабочем кабинете короля, в зале Совета, в его библиотеке, даже в его молельне. Однако немногие бывали удостоены неслыханной милости быть допущенными в его кузницу, где король становился учеником, а истинным королем, настоящим хозяином был мэтр Гамен.
Генерал отметил про себя, в каком безупречном порядке были разложены все инструменты – в конце концов это было не столь уж удивительно, если принять во внимание, что король взялся за работу лишь утром.
Гю был у него за ученика; он раздувал мехами огонь.
– Ваше величество! Вы, должно быть, предприняли какое-то важное дело? – проговорил Лафайет, чувствуя некоторое смущение оттого, что ему приходилось разговаривать с королем, принимавшим его с засученными рукавами, с напильником в руках и в кожаном фартуке.
– Да, генерал, я начал великое творение слесарного искусства: замок. А сообщаю я вам, чем именно я занят, вот для чего: если господин Марат узнает, что я работаю в мастерской, и станет утверждать, что я кую кандалы для Франции, вы сможете опровергнуть это, ежели, разумеется, поймаете его с поличным.
Обратившись к графу, король продолжал:
– Может быть, вы тоже подмастерье или даже мастер, господин де Буйе?
– Нет, государь, я всего-навсего ученик, но если я могу быть чем-нибудь полезен вашему величеству…
– А ведь верно, дорогой кузен! – заметил Лафайет. – Если не ошибаюсь, муж вашей кормилицы был слесарем, не так ли? А ваш батюшка, несмотря на то, что он никогда не был горячим поклонником автора «Эмиля», говаривал тем не менее, что если бы он стал следовать советам Жан-Жака, то сделал бы из вас слесаря, не правда ли?
– Совершенно верно, сударь. Вот почему я имел честь сказать его величеству, что если ему понадобится ученик…
– Ученик мне пригодится, сударь, – отвечал король, – но кто мне особенно нужен, так это мастер.
– Какой же замок вы делаете, ваше величество? – спросил молодой граф фамильярным тоном, что было вполне позволительно, принимая во внимание костюм короля и место, в котором он принимал гостей. – Будет ли это замок врезной, накладной или висячий, замок с глухим язычком, замок в чехле, замок с задвижкой, замок с секретом, дверной замок?
– Ого! – вскричал Лафайет. – Я не знаю, дорогой кузен, на что вы способны в деле, но в области теории вы, как мне кажется, – большой специалист по этой части – я не скажу ремесла, потому что его облагораживает сам король, – но искусства.
Людовик XVI с видимым удовольствием выслушал классификацию замков, представленную молодым графом.
– Нет, это будет обычный замок с секретом, то, что называется двусторонний замок. Впрочем, мне кажется, я переоценил свои силы, Ах, вот если бы рядом был мой бедный Гамен, называвший себя мастером мастеров и всеобщим учителем!
– А что, государь, разве этот человек умер?
– Нет, – отвечал король, выразительно посмотрев на молодого человека, словно желая сказать ему: «Умейте понимать с полуслова». – Нет, он в Версале, на улице Резервуар; дорогой моему сердцу человек не смеет, должно быть, навестить меня в Тюильри.
– Почему, государь? – спросил Лафайет.
– Да из опасения себя скомпрометировать! В наше время французский король – компрометирующая личность, дорогой генерал. А доказательством этого может служить то, что все мои друзья теперь – либо в Лондоне, либо в Кобленце, либо в Турине. Впрочем, – продолжал король, – если вам не покажется неуместным, дорогой генерал, что он прибудет ко мне с одним из своих подмастерьев на подмогу, то я пошлю за ним в ближайшие дни.
– Государь! – с живостью заговорил Лафайет. – Вашему величеству отлично известно, что вы совершенно свободны в том, чтобы приглашать, кого вам угодно, и видеться с теми, кто вам нравится.
– Да, при том, однако, условии, что ваши часовые обыщут посетителей не менее усердно, чем контрабандистов на границе; да бедняга Гамен умрет от страха, если его ящик с инструментами примут за патронташ, а напильники – за кинжалы!