— Угодно вам пройти в неф или вы готовы довольствоваться местом на трибунах? — обратился Калиостро к Жильберу.
— Я полагал, что в нефе могут находиться только члены общества, — ответил Жильбер.
— Это так. Однако разве я не являюсь членом сразу всех обществ? — со смехом возразил Калиостро. — А раз я вхожу в общество, значит, и мои друзья — вместе со мной, не правда ли? Вот вам приглашение, если хотите; я же и так пройду, стоит мне только шепнуть словечко.
— В нас признают чужаков и выставят вон, — заметил Жильбер.
— Насколько я могу судить, дорогой доктор, вам неизвестно следующее: общество якобинцев, основанное всего три месяца тому назад, насчитывает уже около шестидесяти тысяч членов в одной Франции, а меньше чем через год в ее рядах будет четыреста тысяч человек. Кроме того, мой милый, именно здесь — настоящий Великий Восток, центр всех тайных обществ, — с улыбкой прибавил Калиостро, — а вовсе не у этого глупца Фоше, как полагают некоторые. И если вы не имеете права войти сюда как якобинец, то безусловно можете занять место в качестве розенкрейцера.
— Пусть так, — отозвался Жильбер, — я предпочитаю трибуны. С высоты трибуны мы сможем обозревать все собрание, и если там будет какая-нибудь настоящая или неизвестная мне пока будущая знаменитость, вы обратите на нее мое внимание.
— Ну что же, на трибуны так на трибуны, — согласился Калиостро.
Он свернул вправо и стал подниматься по дощатой лестнице, ведущей на импровизированные трибуны.
Там все было заполнено народом, но едва Калиостро остановился, подал кому-то условный знак и шепнул одно слово, как два сидевших в первом ряду человека поднялись и сейчас же удалились, словно ждали его появления и пришли сюда только затем, чтобы занять места для него и доктора Жильбера.
Вновь прибывшие зрители сели.
Заседание еще не начиналось; члены собрания разбрелись по темному нефу: одни стояли группами и беседовали; другие прогуливались в небольшом пространстве, которое им оставили коллеги; третьи в задумчивости сидели где-нибудь в темном уголке или стояли, прислонившись к мощной колонне.
Редкие огни проливали слабый свет на собравшихся, время от времени выхватывая из толпы то или иное лицо, случайно оказавшееся в неясном свете.
Но, несмотря на сумрак, нетрудно было заметить, что это было аристократическое общество. Расшитые кафтаны, мундиры сухопутных и морских офицеров то и дело мелькали внизу, сверкая золотом и серебром.
И действительно, в то время ни один мастеровой, ни один простолюдин, даже ни один буржуа не вносил демократического оттенка в это изысканное общество.
Для простых людей существовал другой зал; он находился как раз под тем, где собиралась знать. Заседания там начинались в другое время, дабы чернь и аристократия не соприкасались друг с другом. Чтобы дать образование народу, и создали братское общество.
Члены этого общества ставили перед собой задачу растолковывать его членам конституцию и доступно объяснять права человека.
Что же до якобинцев, то, как мы уже сказали, это было в те времена общество военных, аристократов, мыслителей и в особенности литераторов и людей искусства.
Этих последних и в самом деле большинство.
Из числа литераторов в общество входят: Лагарп, автор «Мелани»; Шенье, автор «Карла IX»; Андриё, автор «Вертопрахов», который подает уже в тридцатилетием возрасте такие же надежды, как в семьдесят лет, и умрет с обещаниями, так и не сдержав их; Седен, бывший каменотес (ему покровительствует сама королева), — в душе роялист, как и большинство находящихся в зале людей; Шамфор, поэт-лауреат, бывший секретарь его высочества принца Конде, чтец мадам Елизаветы; Лакло, приверженец герцога Орлеанского, автор «Опасных связей» (он занимает здесь место своего покровителя и, если того требуют обстоятельства, напоминает о нем друзьям герцога или помогает забыть о нем его недругам).
Из людей искусства членами общества состоят: Тальма́, (римлянин, которому суждено исполнением роли Тита произвести настоящую революцию; благодаря ему будут обрезать волосы в ожидании того времени, когда под влиянием его собрата Колло д’Эрбуа начнут рубить головы); Давид, вынашивающий в мечтах «Леонида» и «Сабинянок» (тот самый Давид, кто делает наброски к огромному полотну «Клятва в зале для игры в мяч»; он, может быть, только что купил кисть, коей ему предстоит написать самую прекрасную и самую отвратительную из своих картин — «Смерть Марата в ванне»); здесь же — Верне, избранный в Академию два года тому назад за картину «Триумф Эмилия Павла» (он любит рисовать лошадей и собак и не подозревает, что всего в нескольких шагах от него, стоя под руку с Тальма́, на этом же собрании находится юный корсиканский лейтенант с гладко зачесанными ненапудренными волосами, кто, сам того еще не зная, послужит прообразом для пяти его лучших полотен: «Бонапарт на перевале Сен-Бернар», «Битва при Риволи», «Битва при Маренго», «Битва при Аустерлице», «Битва при Ваграме»); Ларив, последователь декламационной школы, еще не снисходящий до того, чтобы видеть в молодом Тальма́ будущего соперника, отдающий предпочтение Вольтеру перед Корнелем, а Дю Белле — перед Расином; Лаис, певец, услаждающий своим пением посетителей Оперы в ролях Купца из «Каравана», Консула из «Траяна» и Цинны из «Весталки»; а также Лафайет, Ламет, Дюпор, Сиейес, Туре, Шапелье, Рабо Сент-Этьенн, Ланжюине, Монлозье, и среди них всех — депутат из Гренобля Барнав, самонадеянный, похожий на провокатора, вынюхивающий и высматривающий (люди ограниченные считают его соперником Мирабо, а Мирабо смешивает с грязью всякий раз, как соблаговолит наступить на него).