— По правде сказать, государь, вы еще в Версале могли убедиться в том, что ничего хорошего дружба с вами не сулила; я сам видел, как господин Леонар в небольшом кабачке у Севрского моста завивал волосы двум гвардейцам, которые строили страшные рожи и жаждали во что бы то ни стало оказаться в вашей приемной в ту минуту, когда ваши добрые друзья-парижане придут к вам с визитом.
По лицу короля пробежала тень, а подмастерье склонил голову.
— Впрочем, поговаривают, — продолжал Гамен, — что ваши дела пошли лучше с тех пор, как вы возвратились в Париж, и что вы делаете из парижан все что хотите. Ах, черт возьми, да и что в этом удивительного, ведь ваши парижане так глупы, а королева, если захочет, умеет быть такой душкой!
Людовик XVI ничего не ответил, хотя слегка покраснел.
Казалось, стоявший у двери молодой человек испытывает невыразимые страдания, слыша те вольности, что позволял себе метр Гамен.
Вытерев со лба испарину платком, пожалуй слишком изящным для слесарного подмастерья, он решился подойти поближе.
— Государь, — заговорил он, — не угодно ли будет вашему величеству узнать, как метр Гамен оказался перед вашим величеством и как сам я удостоился чести оказаться здесь?
— Да, дорогой мой Луи, — отвечал король.
— Ах, вот как: «дорогой мой Луи»! Как высокопарно! — проворчал Гамен. — «Дорогой мой Луи»… Так обращаться к ремесленнику, подмастерью, которого вы знаете недели две?! Что же тогда вы скажете мне, если мы знакомы вот уже четверть века? Мне, который вложил вам напильник в руку? Мне, вашему учителю? Вот что значит иметь хорошо подвешенный язык и белые руки!
— Я скажу тебе: «Милейший Гамен!» Я называю этого юношу «дорогим Луи» не потому, что он выражается изящнее тебя, и не потому, что он, может быть, чаще тебя моет руки — ты знаешь, как мало внимания я обращаю на все эти мелочи, — а потому, что он нашел способ доставить ко мне тебя, тебя, друг мой, и это в то время, как мне передали, что ты не хочешь меня больше видеть!
— Да это не я не хотел вас видеть, я-то вас люблю, несмотря на все ваши недостатки; это все моя жена, госпожа Гамен, это она повторяла мне каждую минуту: «Ты водишь дурные знакомства, Гамен, слишком большие люди твои знакомые; ничего хорошего нет в том, чтобы в наше время якшаться с аристократами, у нас есть небольшое состояние — побережем его; у нас есть дети — воспитаем их; а если и дофин захочет научиться слесарному делу, пусть обратится еще к кому-нибудь — во Франции и без тебя слесарей предостаточно».
Людовик XVI взглянул на подмастерье и подавил насмешливую и в то же время грустную улыбку.
— Да, разумеется, во Франции слесарей предостаточно, но не таких мастеров, как ты.
— Я именно так и сказал мастеру, государь, когда пришел к нему от вашего имени, — вмешался подмастерье. — Я сказал ему: «Говоря по правде, метр, дело вот в чем: король решил сделать замок с секретом; ему был нужен помощник, и когда ему порекомендовали меня, он взял меня к себе. Это большая для меня честь… Все так… однако уж за очень тонкую работу он взялся. С замком все было хорошо, пока дело не дошло до замочного механизма и зажимов, потому что всякий знает, что трех зажимов в виде ласточкиного хвоста на закраине довольно, чтобы надежно прикрепить механизм к коробке; однако когда мы взялись за язычок замка, вот тут-то ремесленник оказался бессилен…»
— Еще бы! — согласился Гамен. — Язычок — сердце замка.
— И настоящая вершина слесарного мастерства, когда он хорошо сделан, — продолжал подмастерье, — однако язычки бывают разные. Язычок может быть глухой, бывает язычки откидные, которые возвращаются назад, а есть еще язычок зубчатый, приводящий в движение засовы. Теперь предположим, что у нас трубчатый ключ — его бородка либо выкована при помощи оправки, либо в ней выточена простая и фигурная бороздки, либо это двусторонняя бородка в виде двух вогнутых серпов; так какой же язычок подойдет к такому ключу? Вот на чем мы споткнулись…
— Да, не всем дано справиться с такой работой, — заметил Гамен.
— Совершенно верно… «Вот почему я пришел к вам, метр Гамен, — продолжал я. — Всякий раз, как король испытывал затруднение, он вздыхал: “Ах, если бы Гамен был здесь!” Тогда я сказал королю: “Прикажите передать этому знаменитому Гамену, чтобы он пришел, и мы посмотрим, на что он способен!” Но король ответил: “Это бесполезно, Луи: Гамен меня совсем забыл!” — “Чтобы человек, удостоившийся чести работать с вашим величеством, забыл вас?! Это невероятно!..” И я сказал королю: “Я пойду на поиски этого мастера из мастеров и мастеров учителя!” Король ответил: “Иди, но тебе вряд ли удастся его привести!” Я сказал: “Я его приведу!” — и ушел». Ах, государь, не знал я тогда, за какое дело взялся, какого человека мне придется уговаривать! К слову сказать, когда я к нему явился и сказал, что я слесарный подмастерье, он подверг меня испытанию: оно пожалуй, будет потруднее вступительного экзамена в кадетское училище. Короче говоря, я оказался у него… На следующий день я наконец отваживаюсь заикнуться о том, что пришел к нему по вашему поручению. Я думал, что на сей раз он выставит меня за дверь: он называл меня шпионом, доносчиком. Напрасно я пытался его уверить, что меня в самом деле прислали вы: все было тщетно. Он заинтересовался, только когда я признался, что мы начали работу, но не можем ее закончить, однако и после этого он еще колебался. Он говорил, что это ловушка, которую ему расставили враги. Наконец лишь вчера, после того как я передал ему двадцать пять луидоров от имени вашего величества, он сказал: «А! Вот это в самом деле может быть от короля!.. Ладно, так уж и быть, — прибавил он, — пойдем к нему завтра. Кто не рискует, тот не выигрывает». Весь вечер я поддерживал мастера в этом добром намерении, а сегодня утром сказал: «Пора отправляться!» Он попытался возражать, но я его все-таки убедил. Я завязал ему вокруг пояса фартук, вложил в руки палку и подтолкнул к двери. Мы пошли по дороге на Париж — и вот мы здесь!