— Ваше величество, позвольте мне от всей души вас поблагодарить, и не за комплимент, которым вы меня удостоили, но за уверенность, которую вам угодно было в меня вселить.
— Доктор, — продолжала королева, словно то, что она собиралась сказать, само собой вытекало из предыдущих ее слов, — что, по-вашему, со мной произошло?
— Ваше величество, — отвечал Жильвер, — я человек рассудочный, человек науки, и потому соблаговолите облечь ваш вопрос в более точную форму.
— Я спрашиваю вас вот о чем, сударь. Полагаете ли вы, что причиной моего недавнего обморока послужило одно из нервных потрясений, которым несчастные женщины подвержены по причине природной слабости, или вы подозреваете нечто более серьезное?
— Я отвечу вашему величеству так: дочь Марии Терезии, сохранявшая спокойствие и мужество в ночь с пятого на шестое октября, — женщина необыкновенная, и, следовательно, ее не могло взволновать событие, способное подействовать на обыкновенных женщин.
— Вы правы, доктор. Вы верите в предчувствия?
— Наука отвергает явления, противоречащие естественному ходу вещей. Однако иногда случаются события, которые опровергают науку.
— Мне следовало бы спросить так: «Вы верите в предсказания?»
— Я думаю, что высшее милосердие для нашего же собственного блага покрыла будущее мраком неизвестности. Редкий ум, получивший от природы великий дар математической непогрешимости суждений, может путем тщательного изучения прошлого приподнять краешек этого покрывала и как бы сквозь туман увидеть будущее. Такие исключения весьма редки, и с тех пор как религия упразднила роковое предопределение, с тех пор как философия ограничила веру, пророки потеряли три четверти своей магической силы. И тем не менее… — прибавил Жильбер.
— И тем не менее?.. — подхватила королева, видя, что он в задумчивости замолчал.
— Тем не менее, ваше величество, — продолжал он, словно делая над собой усилие, потому что ему приходилось говорить о вещах, которые его разум подвергал сомнению, — есть такой человек…
— Человек?.. — переспросила королева, следившая за каждым словом Жильбера со все возраставшим интересом.
— Да, есть такой человек, которому несколько раз удавалось при помощи неопровержимых фактов разбить все доводы моего разума.
— И этот человек?..
— Я не смею назвать вашему величеству его имя.
— Этот человек — ваш учитель, не так ли, господин Жильбер? Человек всемогущий, бессмертный — божественный Калиостро!
— Ваше величество! Мой единственный и истинный учитель — природа. Калиостро лишь мой спаситель. Однажды я лежал с пулей в груди, потеряв почти всю кровь. Став врачом, после двадцати лет занятий я уверен, что моя рана была смертельной. Он меня вылечил всего за несколько дней благодаря какому-то неизвестному мне бальзаму. Этим и объясняется моя признательность ему, я бы даже сказал — восхищение им.
— И этот человек предсказал вам нечто такое, что потом сбылось?
— Да, его предсказания показались мне странными, невероятными, ваше величество! Уверенность, с какой он шествует в настоящем, заставляет думать, что ему открыто будущее.
— Значит, если бы этот человек взялся вам что-нибудь предсказать, вы бы ему поверили?
— Я, во всяком случае, действовал бы, принимая в расчет его предсказания.
— А если бы он предсказал вам преждевременную смерть, смерть ужасную, позорную, — стали бы вы готовиться к такой смерти?
— Да, ваше величество, однако прежде я попытался бы ее избежать всеми возможными способами, — отвечал Жильбер, пристально глядя на королеву.
— Избежать? Нет, доктор нет! Ясно вижу, что я обречена, — отвечала королева. — Эта революция — бездна, готовая вот-вот поглотить трон. Этот народ — лев, которому суждено меня пожрать.
— Ах, ваше величество! Стоит вам только захотеть, и этот ужасающий вас лев ляжет у ваших ног как агнец.
— Разве вы не видели его в Версале?
— А разве вы не видели его в Тюильри? Это же океан, ваше величество! Он постоянно подтачивает скалу, стоящую у него на пути, до тех пор пока не свалит ее; однако с лодкой, отдавшейся на его волю он умеет быть нежным, словно кормилица.
— Доктор! Между этим народом и мною давно уже все кончено: он меня ненавидит, а я его презираю!
— Это потому, что вы друг друга по-настоящему еще не знаете. Перестаньте быть для него королевой, станьте ему матерью; забудьте, что вы дочь Марии Терезии, нашего старого врага, сестра Иосифа Второго, нашего мнимого друга; станьте француженкой, и вы услышите, как вас будет благословлять этот народ, вы увидите, как он протянет к вам руки, чтобы приласкать.