— Вот это как раз мы и можем выяснить за стаканом вина.
— Добро! — согласился ремесленник, направляясь к двери кабачка.
Незнакомец указал ему на стол и подал стакан.
Ремесленник взял стакан, взглянул на вино, словно испытывая недоверие (оно прошло сразу же после того, как незнакомец наполнил до краев и другой стакан).
— Мы что, слишком гордые и не чокаемся с теми, кого приглашаем выпить? — спросил он.
— Да что вы, наоборот: давайте выпьем за нацию!
На мгновение взгляд серых глаз ремесленника задержался на незнакомце.
Потом он повторил:
— Ах, черт возьми, как хорошо сказано: «За нацию!»
И залпом осушил стакан, после чего вытер губы рукавом.
— Эге! — воскликнул он. — Бургундское!
— Да! Отменное, а? Мне говорили об этом кабачке. Проходя мимо, я заглянул сюда и вот не раскаиваюсь. Да садитесь, приятель; в бутылке еще кое-что плещется, а когда перестанет, так в нашем распоряжении целый погреб.
— Вот как? — сказал ремесленник. — А что вы тут делаете?
— Как видите, возвращаюсь из Версаля и жду, когда проедет кортеж, чтобы потом к нему присоединиться.
— Какой кортеж?
— Как какой? Короля, королевы и дофина; они возвращаются в Париж в сопровождении рыночных торговок, двухсот членов Национального собрания, под охраной национальной гвардии и господина Лафайета.
— Так наш хозяин решился приехать в Париж?
— Пришлось…
— Я так и подумал сегодня в три часа ночи, когда отправился в Париж.
— Э, так вы сегодня в три часа ночи покинули Версаль вот так, просто, даже не удосужившись узнать, что там готовится?
— Ну почему же?! Я очень хотел узнать, что будет с хозяином, тем более, что — не подумайте, будто я хвастаю — мы с ним знакомы! Но вы должны меня понять: работа прежде всего! У меня жена и дети, и я должен их кормить, особенно теперь, когда я не работаю в королевской кузнице.
Незнакомец никак не отозвался на оба этих намека.
— Так вас ждала в Париже срочная работа? — настойчиво продолжал расспрашивать он.
— Ну да! Похоже, что срочная, и заплатили за нее хорошо, — прибавил он, позвенев в кармане несколькими экю, — хотя мне заплатили, передав деньги с лакеем — что само по себе невежливо, — да еще лакей оказался немцем, так что с ним и словечком перекинуться не удалось.
— А вы не прочь поболтать?
— Ну еще бы! Если не злословишь, то поговорить приятно.
— Да если и позлословишь — тоже приятно, правда?
Оба собеседника расхохотались: незнакомец — показав белоснежные зубы, ремесленник — гнилые.
— Итак, — продолжал незнакомец, продвигаясь к цели медленно, но верно, — вам, стало быть, поручили срочную и хорошо оплачиваемую работу?
— Да.
— Уж, верно, то была трудная работа?
— Да, трудная!
— Замок с секретом, а?
— Потайная дверь… Представьте дом в доме; кому-нибудь понадобилось спрятаться, так? И вот, он дома, но его как бы и нет. Звонок в дверь, лакей отпирает. — «Где хозяин?» — «Нету». — «Врешь! Он дома!» — «Да сами поглядите!» И вот начинают искать. Хе-хе! Как же, найдут они его! Железная дверь, понимаете ли, аккуратнейшим образом пригнана к настенному орнаменту. Сверху все это покрыто дубовым шпоном, так что невозможно отличить дерево от железа.
— А если простучать стены?
— Да что вы! Деревянное покрытие толщиной в одну линию — это как раз то, что нужно: звук везде будет одинаковый: тук-тук, тук-тук… Знаете, когда я закончил работу, я и сам не смог найти эту дверь.
— А где, черт возьми, это происходило?
— Эх, если б знать!
— Вы не хотите сказать?
— Не могу: я и сам не знаю.
— Вам что, глаза завязали?
— Вот именно! У заставы меня ждала карета. Меня спросили: «Вы такой-то?» Я говорю: «Да…» — «Прекрасно! Вас-то мы и ждем; садитесь». — «Садиться?» — «Да». Я сел, мне завязали глаза, карета ехала около получаса, потом распахнулись ворота… большие ворота. Я споткнулся о нижнюю ступеньку крыльца, насчитал десять ступеней, вошел в вестибюль. Там был немец-лакей; он сказал, обращаясь к остальным: «Карашо! Ступайт! Ви больше не есть нужны». Те удалились. Он снял мне с глаз повязку и показал, что я должен делать. Я взялся за работу как положено. В час все было готово. Мне заплатили настоящими луидорами, опять завязали глаза, посадили в карету, высадили на том же месте, где я садился, пожелали счастливого пути, и вот я здесь!
— Вы, стало быть, ничего не видели, даже краешком глаза? Что за черт! Неужели повязку так туго затянули, что нельзя было подсмотреть?