Утром Клери, по обыкновению, поднял и одел короля; потом он собрался было отправиться в малую башню, чтобы одеть дофина; ему преградили путь, и один из членов муниципалитета по имени Верой сказал ему:
— Вы не будете отныне иметь возможность встречаться с другими узниками; король больше не увидит своих детей.
На сей раз Клери не хватило мужества передать своему господину эту роковую весть.
В девять часов король, не имевший понятия об ухудшении своего положения, попросил проводить его к семье.
— У нас нет на этот счет никакого приказа, — отвечали комиссары.
Король попробовал настоять на своем; однако ему никто не ответил, и вскоре он остался один на один с Клери.
Король сел, а Клери привалился к стене; оба были подавлены.
Полчаса спустя вошли два члена муниципалитета, за ними показался малый из кафе, он принес ломоть хлеба и бутылку лимонада.
— Господа! — воскликнул король. — Разве я не могу завтракать с семьей?
— Мы должны справиться по этому поводу в коммуне, — отвечал один из членов муниципалитета.
— Но ежели не могу выходить я, — продолжал король, — моему камердинеру разрешено сходить вниз, не так ли? Он заботится о моем сыне, и ничто ему не мешает, надеюсь, продолжать оказывать эти услуги?
Король просто выражал свою просьбу, в его голосе совсем не слышно было враждебности, и эти люди застыли в растерянности, не зная, что отвечать; тон короля, его манеры, сдерживаемое страдание — все это было так далеко от их представлений о нем, что они были потрясены.
Они молвили в ответ, что это не зависит от них, и вышли.
Клери замер у двери, глядя на своего господина с невыразимой жалостью; он увидел, как король взялся за принесенный хлеб, разломил его и протянул камердинеру.
— Бедный мой Клери! По-видимому, они позабыли о вашем завтраке! Возьмите у меня половину, мне хватит и другой половины, — сказал он.
Клери отказался; однако король стал настаивать, и он взял хлеб; он не сдержался и зарыдал. Король тоже заплакал.
В десять часов член муниципалитета привел строителей, заканчивавших ремонт; он подошел к королю и сочувственно проговорил:
— Сударь, я только что присутствовал на завтраке членов вашей семьи; мне поручено вам передать, что все они в добром здравии.
Король почувствовал, как у него отлегло от сердца; сочувствие этого человека подействовало на него благотворно.
— Благодарю вас, — проговорил он, — и прошу в ответ передать моей семье, что я тоже чувствую себя хорошо А теперь, сударь, скажите, нельзя ли принести мне несколько книг, которые я оставил в комнате королевы? Я буду очень вам признателен, ежели вы прикажете доставить их сюда.
Член муниципалитета был бы рад исполнить эту просьбу, однако он очень смутился: он не умел читать. Наконец, он сознался в этом Клери и попросил его спуститься вместе с ним, чтобы отобрать книги, о которых говорил король.
Клери был счастлив: он мог таким образом сообщить королеве новости о ее муже.
Людовик XVI подал ему знак одними глазами; этот знак содержал в себе тысячу поручений, Клери застал королеву в спальне вместе с принцессой Елизаветой я детьми.
Женщины плакали, маленький дофин тоже заплакал было, но слезы быстро сохнут на детских глазах.
При появлении Клери королева, принцесса Елизавета и наследная принцесса торопливо поднялись, безмолвно вопрошая его о состоянии короля.
Дофин подбежал к нему с криком:
— Мой добрый Клери!
К несчастью, Клери не мог им сказать ничего определенного: двое сопровождавших его членов муниципалитета вошли в комнату вместе с ним.
Королева не сдержалась и обратилась непосредственно к ним:
— О господа! Смилуйтесь! Позвольте нам видеться с королем хоть несколько минут в день и во время трапезы!
— Господа! — подхватил дофин. — Разрешите, пожалуйста, моему отцу к нам вернуться, и я буду молиться за вас Богу!
Члены муниципалитета молча переглянулись; их молчание заставило женщин закричать от боли и разрыдаться.
— Эх, черт возьми, была — не была! — вскричал тот, что говорил с королем.
— Они будут сегодня обедать вместе!
— А завтра? — спросила королева.
— Сударыня! — отозвался тот. — Мы подчиняемся коммуне; завтра мы сделаем то, что она прикажет. А вы что на это скажете, гражданин? — спросил член муниципалитета у своего товарища.
Тот в знак согласия кивнул головой.
Королева и принцессы, напряженно ожидавшие этого знака, вскрикнули от радости. Мария-Антуанетта обняла обоих детей и прижала к себе; принцесса Елизавета, воздев руки к небу, благодарила Господа. Эта нечаянная радость, заставлявшая их кричать и плакать, походила скорее на скорбь.
Один из членов муниципалитета не сдержался и всплакнул, а присутствовавший при этом Симон вскричал:
— Мне кажется, эти чертовы бабы и меня способны разжалобить!
Обращаясь к королеве, он продолжал:
— Ведь вот не плакали вы так, когда убивали десятого августа народ!
— Ах, сударь! — молвила в ответ королева. — Народ не понял наших чувств! Если бы он знал нас лучше, он оплакивал бы нас, вот как этот господин!
Клери забрал заказанные королем книги и поднялся наверх; он спешил сообщить своему хозяину добрую весть; однако члены муниципалитета его опередили: до чего приятно быть добрым!
Обед подали у короля; собралась вся семья: это было похоже на праздник, им казалось, что, выиграв один день, они выиграли все!
Да, они в самом деле выиграли все, потому что приговор коммуны не был исполнен и король продолжал, как и раньше, видеться днем с семьей и обедать вместе со всеми.
Глава 18. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ВНОВЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ МАСТЕР ГАМЕН
Утром того же дня какой-то человек, одетый в карманьолку, с красным колпаком на голове, вошел, опираясь на костыль, в министерство внутренних дел.
Ролан был невероятно доступен, но как бы доступен он ни был, он, тем не менее, был вынужден — словно он стал министром в период монархии, а не Республики, — итак, он был вынужден, как мы сказали, держать в приемной секретарей.
Человек с костылем, в карманьолке и в красном колпаке, был, таким образом, принужден остановиться в приемной перед преградившим ему путь секретарем.
— Что вам угодно, гражданин? — спросил тот.
— Я хочу поговорить с гражданином министром, — отвечал человек в карманьолке.
Две недели тому назад титулы гражданина и гражданки заменили сударя и сударыню.
Секретари — всегда секретари, то есть люди бесцеремонные, — мы говорим о секретарях министерских!
Секретарь покровительственным тоном заметил:
— Друг мой, намотайте себе на ус: с гражданином министром так просто не поговоришь.
— А как же можно поговорить с гражданином министром, гражданин секретарь?
— спросил человек в красном колпаке.
— Надо прежде изложить свой вопрос письменно.
— Я думал, что так делали при тиране, а после Революции, когда все свободны, министры перестали быть аристократами.
Это замечание заставило секретаря задуматься.
— Вообще это не так уж приятно, — продолжал человек в красном колпаке, карманьолке и с костылем, — ты тащишься из Версаля только ради того, чтобы оказать министру услугу, а он тебя еще и не принимает.
— Вы пришли оказать гражданину Ролану услугу?
— Ну еще бы!
— Какую же именно?
— Я пришел, чтобы рассказать про заговор.
— Ну, заговоров у нас и так предостаточно!
— А?
— Так вы за этим пришли из Версаля?
— Да.
— Ну, можете возвращаться в свой Версаль.
— Ладно, я пойду, да только ваш министр пожалеет, что меня не принял.
— Ах, ты!.. Ведь это приказ… А вы изложите свое дело на бумаге и приходите, тогда все пойдет своим чередом.
— Это ваше последнее слово?
— Это мое последнее слово.
— Похоже на то, что к гражданину Ролану труднее попасть на прием, чем когда-то пройти к его величеству Людовику Шестнадцатому!