— Что вы хотите этим сказать?
— Я сказал то, что сказал.
— Так что же вы сказали?
— Я сказал, что было время, когда я заходил в Тюильри, когда хотел.
— Вы?
— Да, мне Достаточно было лишь назвать себя.
— Как же вас зовут? Король Фридрих-Вильгельм или, может, император Франц?
— Нет, я вам не тиран, не работорговец, не аристократ; я всего-навсего Никола-Клод Гамен, мастер мастеров и всеобщий учитель.
— Учитель чего?
— Слесарного дела! Вы что, не знаете Никола-Клода Гамена, бывшего учителя слесарного дела господина Капета?
— Как?! Это вы, гражданин?..
— Никола-Клод Гамен.
— Слесарь бывшего короля?
— Вернее было бы сказать, его учитель, понимаете, гражданин?
— Именно это я и имел в виду.
— Ну, так вот он я собственной персоной! Секретарь взглянул на своих товарищей, словно спрашивая, как ему быть; те закивали.
— Тогда другое дело! — молвил секретарь.
— Что вы хотите этим сказать: другое дело?
— Я хочу сказать, что вы должны написать свое имя на клочке бумаги, а я передам его гражданину министру.
— Написать? А-а, ну да, ну да: написать! Я не очень-то был силен в этом деле и до того, как они меня отравили, эти разбойники; а уж теперь-то и того хуже! Взгляните, что со мной сделал их мышьяк!
И Гамен показал на свои искривленные ноги, согбенную спину, на сведенную, похожую на клешню, руку со скрюченными пальцами.
— Ах вы, бедняга! Неужто это они вас так отделали?
— Они самые! Вот об этом я и хотел рассказать гражданину министру, да и еще кое о чем… Я слышал, его собираются судить, этого разбойника Капета, и то, что я скажу, может статься, не помешает нации, принимая во внимание времена, в которые мы живем.
— В таком случае присядьте и подождите, гражданин; я сейчас напишу о вас гражданину министру.
И секретарь написал на клочке бумаги:
«Клод-Никола Гамен, бывший королевский учитель слесарного дела, просит гражданина министра срочно его принять для дачи важных показаний».
Он передал бумажку одному из своих товарищей, в обязанности которого входило докладывать о посетителях. Спустя пять минут его товарищ вернулся со словами:
— Следуйте за мной, гражданин.
Гамен с трудом поднялся, вскрикнув от боли, и пошел за секретарем.
Тот ввел его не в кабинет официального министра, гражданина Ролана, а в кабинет министра настоящего: гражданки Ролан.
Это была небольшая и очень скромная комната, оклеенная зелеными обоями и освещенная одним-единственным окном, в нише которого, сидя за маленьким столиком, работала г-жа Ролан.
Сам Ролан стоял у камина.
Секретарь доложил о гражданине Никола-Клоде Гамене — тот появился на пороге.
Слесарных дел мастер и в дни своей молодости и процветания не мог похвастаться привлекательной внешностью и произвести приятное впечатление, а уж теперь одолевшая его хворь, бывшая не чем иным, как суставным ревматизмом, изуродовавшая его члены и исказившая черты лица, отнюдь не прибавила ему, о чем нетрудно догадаться, красоты и привлекательности.
Вот почему когда секретарь притворил за ним дверь, честный человек — а надобно заметить, что никто, как Ролан, не заслуживал звания честного человека, — итак, честный человек, как мы сказали, оказался лицом к лицу с гнусным проходимцем.
Первое чувство, которое испытал министр, было ощущение глубочайшего отвращения. Он окинул гражданина Гамена взглядом с головы до ног, но, заметив, что тот дрожит, опираясь на свой костыль, испытал некоторую жалость к ближнему — если только гражданин Гамен мог быть ближним гражданина Ролана; вот почему первое, что сказал слесарю министр, было следующее:
— Садитесь, гражданин; вам, кажется, нездоровится…
— Еще бы! — вскричал Гамен. — Это все с тех пор, как меня отравила Австриячка!
При этих словах на лице министра появилось брезгливое выражение; он переглянулся с сидевшей у окна женой.
— Вы пришли ко мне, чтобы разоблачить это отравление?
— Это и еще кое-что.
— У вас есть доказательства?
— Ну, что До этого, то стоит вам только пойти со мной в Тюильри, и я вам его покажу, этот шкаф!
— Какой такой шкаф?
— Тот, в котором этот разбойник прятал свое сокровище… Да, мне следовало бы подумать об этом, когда я все закончил и Австриячка сказала мне своим слащавым голоском: «Слушайте, Гамен, вам жарко, выпейте этого вина, оно вас освежит». Я еще тогда должен был предвидеть, что вино отравлено!
— Отравлено?
— Да… Ведь я знал тогда, — с затаенной ненавистью прошептал Гамен, — что люди, помогающие королям прятать их сокровища, долго не живут.
Ролан приблизился к жене и вопросительно на нее взглянул.
— Во всем этом что-то есть, друг мой, — шепнула она. — Я теперь вспоминаю имя этого человека: это королевский учитель слесарного мастерства.
— А что за шкаф?
— Вот и спросите у него, что это за шкаф.
— Что за шкаф? — переспросил Гамен, услыхавший последние слова г-жи Ролан. — О, об этом я вам сейчас расскажу, черт побери! Это такой железный шкаф с дверным замком, в котором гражданин Капет прятал свои Денежки и бумаги.
— Откуда вы знаете о существовании этого шкафа?
— А он послал за мной и моим подмастерьем в Версаль, чтобы мы помогли ему доделать замок, который он начал было сам, да не справился.
— Но этот шкаф, наверное, был взломан и разграблен десятого августа.
— Ну, насчет этого можете не беспокоиться!
— Почему?
— Могу чем угодно поручиться, что, кроме него и меня, никто не сможет его найти, а тем более — отпереть.
— Вы в этом уверены?
— Совершенно уверен! Каким он оставил этот шкаф в Тюильри, таким он по сей день и стоит!
— А когда вы помогали королю Людовику Шестнадцатому запереть этот шкаф?
— Точно не могу сказать, это было месяца за четыре до его бегства в Варенн.
— И как это произошло? Вы.., простите меня, друг мой: все это представляется мне чрезвычайно важным, и прежде чем отправиться на поиски этого шкафа, я хочу расспросить вас о некоторых подробностях.
— О, в подробностях недостатка не будет, гражданин министр, и представить их не составляет труда. Капет послал за мой в Версаль; жена не хотела меня отпускать. Бедняжка! Она словно предчувствовала, она мне говорила тогда: «Король — в незавидном положении, и ты себя опорочишь!»
— «Но раз он за мной посылает по делу, касающемуся моего ремесла, — возразил я, — да он ведь еще и мой ученик, стало быть, я должен идти».
— «Ладно, — отвечала она, — во всем этом есть какая-то хитрость: в такое время есть дела и поважнее, чем замки!»
— Ближе к делу, друг мой… Итак, несмотря на уговоры жены, вы все-таки пришли?
— Да, но лучше бы я их послушал, ее уговоры: я бы сейчас таким не был… Но они мне за это заплатят, отравители!
— Так что же было дальше?
— Ну да, вернемся к шкафу…
— Да, друг мой, и давайте постараемся от него не отклоняться, хорошо? Все мое время принадлежит Республике, а у меня его так мало!
— Тогда он мне показал дверной замок, который никак не хотел работать; он сделал его сам, из чего я понял, что если бы замок работал, он бы за мной не посылал, предатель!
— Он вам показал дверной замок, который не работал, так? — настойчиво гнул свою линию министр, пытаясь вернуть Гамена к интересовавшему его вопросу.
— Да, и он меня спросил: «Что здесь не так, Гамен?»
Я сказал: «Государь, я Должен его осмотреть».
Он ответил:
«Совершенно справедливо». Тогда я осмотрел замок и сказал: «Знаете, почему он не работает?» — «Нет, — отвечал ой, — иначе я тебя об этом не спрашивал бы».
— «Так вот: замок не работает потому, государь (его еще называли тогда государем, этого разбойника!), он не работает потому, государь.., да очень просто, он не работает…» Внимательно следите за моим рассуждением, потому что вы не настолько сильны в слесарном деле, как король, и вы, возможно, меня не поймете… То есть нет, теперь я вспомнил: это был не дверной замок, а односторонний: для сейфа.