Да и малыш Изидор тоже это чувствовал; несчастному мальчику не посчастливилось узнать своего отца, и он любил Питу, как любил бы виконта де Шарни, может быть, даже больше: надобно заметить, что Питу хоть и обожал мать, но был настоящим рабом ребенка.
Можно было подумать, что он, как опытный стратег, понимал, что единственный путь к сердцу Катрин — любовь к ее сыну Изидору.
Поспешим оговориться: никакой расчет такого рода не омрачал радости благородного Питу и не нарушал безупречности его помыслов. Питу остался таким, каким мы его видели, то есть наивным и преданным, как в первых главах нашей книги; ежели что в нем и изменилось, так это то, что, достигнув совершеннолетия, он стал еще преданнее и добродушнее.
Эти его качества трогали Катрин до слез. Она чувствовала, что Питу любит ее горячо, до обожания, до фанатизма, и иногда ей приходила в голову мысль, что она хотела бы, чтобы столь преданный, столь любящий человек был ей не просто другом.
Вот так случилось, что бедняжка Катрин, прекрасно сознавая, что кроме Питу у нее никого в этом мире нет; понимая, что, умри она, ее несчастный мальчик останется один-одинешенек, постепенно решилась отдать Питу в благодарность единственное, что у нее было: свою признательность и себя вместе с нею.
Увы! Ее любовь, этот яркий и благоухающий цветок юности, была на небесах!
Прошло почти полгода; Катрин, чувствуя себя еще не готовой к этому шагу, упрятала мечту в самый сокровенный уголок своей души.
В эти полгода она каждый день встречала Питу все более нежной улыбкой, а провожала вечером все более трогательным рукопожатием, однако Питу даже и помыслить не мог, что в чувствах Катрин произошел поворот в его пользу.
Питу был предан, Питу был влюблен, не надеясь на вознаграждение; и хотя он не подозревал о чувствах Катрин, он не стал от этого менее предан и влюблен, скорее — наоборот.
Так могло продолжаться до самой смерти Катрин или Питу; Питу мог бы достичь возраста Филимона, Катрин стала бы Бавкидой, а капитан Национальной гвардии Арамона так и не решился бы на объяснение.
Пришлось Катрин заговорить первой, как только и умеют женщины.
В один прекрасный вечер вместо того, чтобы, как обычно, подать ему руку, она подставила ему для поцелуя лоб.
Питу решил, что Катрин сделала это по рассеянности: он был слишком благороден, чтобы воспользоваться чужой рассеянностью.
Он отступил на шаг.
Однако Катрин не выпустила его руки; она притянула его к себе и подставила теперь не лоб, а щеку.
Питу еще больше растерялся.
Маленький Изидор, наблюдавший за этой сценой, пролепетал:
— Да поцелуй же ты маму Катрин, папа Питу!
— О Господи! — смертельно побледнев, прошептал Питу.
Он коснулся холодными трясущимися губами щеки Катрин.
Катрин взяла сына на руки и протянула его Питу.
— Вручаю вам своего сына, Питу, — молвила она. — Не хотите ли вы вместе с сыном взять и мать?
У Питу закружилась голова, он прикрыл глаза и, прижимая мальчика к груди, рухнул на стул, воскликнув с душевной тонкостью, которую только я может оценить настоящее сердце:
— Ах, господин Изидор! О дорогой мой господин Изидор, как я вас люблю!
Изидор называл Питу папой Питу: однако Питу называл сына виконта де Шарни господином Нзидором.
Чувствуя, что Катрин готова полюбить его именно благодаря его любви к ее сыну, он не говорил Катрин:
— О, как я вас люблю, мадмуазель Катрин! Он говорил Изидору:
— О, как я вас люблю, господин Изидор! Словно условившись заранее, что Питу любит Изидора больше, чем самое Катрин, они заговорили о свадьбе. Питу сказал Катрин:
— Я вас не тороплю, мадмуазель Катрин; вы не спешите; но если вам желательно доставить мне еще большую радость, не тяните, пожалуйста, слишком долго!
Катрин попросила у него месяц сроку.
По истечении трех недель Питу во всем параде отправился с визитом к тетушке Анжелике, чтобы сообщить ей о готовящемся событии.
Тетушка Анжелика еще издали заприметила племянника и поспешила запереть дверь.
Однако это не остановило Питу; он подошел к негостеприимному дому и тихонько постучался.
— Кто там? — как можно надменнее спросила тетушка Анжелика.
— Я, ваш племянник, тетушка Анжелика.
— Иди своей дорогой, септембризер! — отвечала старая дева.
— Тетушка! — не унимался Питу. — Я пришел сообщить вам приятную новость.
— Какую еще новость, якобинец?
— Отоприте дверь, и я вам все расскажу.
— Говори через дверь: я не отворю дверь такому санкюлоту, как ты.
— Это ваше последнее слово, тетушка?
— Это мое последнее слово.
— Будь по-вашему, тетушка… Я женюсь! Дверь распахнулась, как по волшебству.
— На ком же это, несчастный? — полюбопытствовала тетушка Анжелика.
— На мадмуазель Катрин Бийо, — отвечал Питу.
— Ах, негодяй! Ах, изверг! Ах, душегуб! — запричитала тетушка Анжелика. — Он женится на нищей!.. Поди прочь, несчастный, я тебя проклинаю!
И тетушка Анжелика замахала на племянника своими желтыми иссохшими руками.
— Тетушка! — заметил Питу. — Как вы понимаете, я давно привык к вашим проклятиям, так что и на сей раз вы меня ничуть не удивили. Я считал своим долгом сообщить вам о моей женитьбе; я вам о ней объявил, мой долг исполнен… Прощайте, тетушка Анжелика!
Он отдал честь по-военному, приложив руку к треуголке, поклонился тетушке Анжелике и зашагал через Пле восвояси.
Глава 2. КАКОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ПРОИЗВЕЛО НА ТЕТУШКУ АНЖЕЛИКУ ИЗВЕСТИЕ О ЖЕНИТЬБЕ ЕЕ ПЛЕМЯННИКА НА КАТРИН БИЙО
Питу необходимо было уведомить о своем будущем бракосочетании г-на де Лонпре, проживавшего на улице Лорме. Господин де Лонпре не относился с таким предубеждением к семейству Бийо, как тетушка Анжелика; он поздравил Питу и похвалил за доброе дело.
Питу слушал его изумленно и никак не мог взять в толк, почему то, что он полагал своим величайшим счастьем, оказывается еще и добрым делом.
Питу, искренний республиканец, был более, чем когда-либо, признателен Республике за то, что она упразднила все проволочки и отменила венчание в церкви.
Господин де Лонпре и Питу сошлись на том, что в следующую субботу Катрин Бийо и Анж Питу будут сочетаться законным браком в мэрии.
А на следующий день, в воскресенье, должна была состояться продажа с торгов фермы Писле и замка Бурсон.
Ферма была оценена в четыреста тысяч франков, а замок — в шестьсот тысяч франков в ассигнатах.
Ведь ни у кого уже не осталось звонких луидоров!
Питу бегом бросился сообщить добрую весть Катрин. Он позволил себе на два дня ускорить свадьбу и теперь очень боялся, как бы это не вызвало неудовольствия Катрин.
Катрин, казалось, это отнюдь не огорчило, и Питу был на седьмом небе от счастья.
Однако Катрин потребовала, чтобы Питу еще раз сходил к тетушке Анжелике, чтобы сообщить ей точное время свадьбы и пригласить ее для участия в торжественной церемонии.
Она являлась единственной родственницей Питу, и хотя родственница эта была не самая нежная, Питу должен был все сделать честь по чести.
И вот утром в четверг Питу отправился в Виллер-Котре, чтобы нанести тетушке второй визит.
Часы били девять, когда он подходил к ее дому.
На сей раз тетушки Анжелики не видно было на пороге, а дверь была заперта, словно тетка заранее предвидела появление племянничка.
Питу подумал было, что она куда-нибудь вышла, и чрезвычайно обрадовался этому обстоятельству. Визит был нанесен, а нежное и почтительное письмо чудесным образом должно было заменить речь, с которой он собирался обратиться к старухе.
Но так как Питу все делал добросовестно, он постучал в дверь, хотя она была надежно заперта, а когда никто не ответил на его стук, он позвал.
На шум выглянула соседка.
— А-а, мамаша Фаго! — воскликнул Питу. — Вы не видели, моя тетушка еще не выходила?
— Неужто не отвечает? — удивилась мамаша Фаго. — Нет, вы же видите, наверняка она куда-нибудь ушла…