Да, да, дорогая Урсула, именно «ангела» — там так написано. Когда я прочитала это слово, сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди от радости.
И все же я не поеду туда завтра и не уроню белую розу из кареты.
Хоть бы завтра пошел дождь!
Сейчас уже поздно.
Все небо затянуто тучами, вдали слышны раскаты грома. На качающиеся от ветра ветви деревьев упали первые капли дождя.
Я сижу у открытого окна и мечтаю.
Сквозь ветви каштана я вижу угол нашей улицы, тускло освещенный газовым фонарем. В неясном кругу света, отбрасываемого фонарем, я замечаю тень человека, неподвижно стоящего у стены.
Тут я поспешно отхожу от окна. Человек, не зная, что за ним наблюдают, протягивает ко мне руки, как бы желая удержать меня. Какое-то неясное предчувствие говорит мне, что я видела виконта.
Снова подойдя к окну и встав так, чтобы на меня падал свет, я делаю виконту повелительный знак рукой.
Он понимает, что я хочу сказать, низко кланяется мне и тихо уходит.
Гром прекратился, пошел проливной дождь. О, если бы он шел и завтра…
На следующий день рано утром матушка посылает за мной и велит поскорее одеться, ибо после завтрака хочет прокатиться вместе со мной в Булонский лес.
Мадам Потель уложила мне волосы. Эта женщина — настоящий художник в этом деле и лучше меня самой знает, что мне идет, а что нет.
— А теперь, мадемуазель, — говорит она, окончив свою работу, — не желаете ли взглянуть на себя в зеркало?
— Прекрасно, дорогая Потель, результат выше всяких похвал.
С левой стороны в волосах у меня красуется роскошная белая роза, трудно даже представить себе более прелестный цветок.
— Зачем вы украсили мою прическу этой розой, Потель? — недоуменно спрашиваю я.
— Разве она вам не нравится, мадемуазель? — наивно отвечает камеристка. — Цветок вам очень к лицу.
— Я предпочла бы обойтись без этой розы.
— Тогда придется сделать вам другую прическу, мадемуазель, — вздыхает она.
— Нет, дорогая Потель, давайте оставим все как есть. Мне и самой кажется, что роза очень идет мне.
Эта роза в моих волосах даст понять виконту, что я получила его записку, прочла ее и приняла это доказательство преданности.
Но, поскольку я не держу розу в руках и не выроню ее из окошка кареты, то тем самым ясно дам виконту понять, что согласна принять от него лишь это доказательство его преданности и ничего больше. Мысль эта приносит мне облегчение и я немного успокаиваюсь.
Светит яркое солнце, погода просто великолепная. Птички весело чирикают на ветвях деревьев и мне самой невольно хочется пуститься в пляс по комнате.
Я слышу шум экипажа во дворе, матушка зовет меня.
До свидания, Урсула, я так тебя люблю!
ГЛАВА XII
Аврелия
Полдень давно уже наступил, но в доме прекрасной Аврелии жизнь только что началась. Узкие лучи света, проникая сквозь закрытые ставни, освещают золоченую мебель из розового дерева.
В воздухе ощущается слабый аромат духов и благовоний, которым пропитаны портьеры и драпри. Спальня хозяйки пуста, но на неубранной постели еще сохранился отпечаток ее прекрасного тела и во всем чувствуется неуловимый след ее присутствия — в воздухе, которым она дышала, в предметах, которых касалась ее рука, в пушистом ковре, по которому ступали ее изящные ножки.
В одной из соседних комнат слышится приглушенный шум голосов. Если мы пойдем на него и поднимем тяжелую портьеру, то окажемся в большой столовой, изящно убранной в китайском вкусе.
Мраморный пол устлан тонкими циновками, на шелковых обоях вытканы изображения экзотических птиц, по всей комнате расставлены роскошные цветы и редкие растения. В огромном аквариуме плавают золотые рыбки, а прихотливо расставленные статуэтки изображают китайских мандаринов, лукаво подмигивающих раскосыми глазами и с аппетитом поедающих ласточкины гнезда.
Аврелия и Нини Мусташ завтракают, сидя напротив друг друга. Нини пьет кофе и стоящий рядом с ней небольшой графин с ромом пуст на одну четверть.
Аврелия беззаботно сидит на бамбуковом стуле, с легкой улыбкой наблюдая за подругой. Во взгляде ее смешались привязанность, ирония, гордость и легкое презрение.
— Послушай, что ты за женщина? — восклицает Нини, ставя на стол пустую чашку и подпирая голову руками.
— На этот вопрос легко ответить, — спокойно произносит Аврелия, — я женщина, много повидавшая на своем веку, много любившая, много ненавидевшая и много страдавшая. Таким образом, ничто женское мне не чуждо.
— Иногда мне кажется, что ты дочь самого дьявола, — восклицает Нини, — но временами я готова поверить, что ты ангел, посланный с небес.
— Так ли уж важно, кто я такая? — поспешно замечает Аврелия. — Я показала тебе свою силу, в настоящее время этого вполне достаточно. Недавно ты отказалась назвать мне свою настоящую фамилию и я тут же назвала ее сама. Тебя зовут Селина Дюран. Ты рассказала мне, что твоя сестра воспитывалась в провинции и это действительно так. В какой же провинции, в каком городе находится этот монастырь? Я сразу же назвала их тебе: это монастырь Св. Марты в Б…
Помолчав несколько секунд, Аврелия продолжала:
— Сказать тебе имя модистки, у которой работает твоя сестра? Ее зовут мадам Розель и проживает она на улице Вивьен, а сестра твоя живет у четы Жоссе на улице Рамбутье. О каждом из этих людей, не исключая и самой Урсулы, я могу рассказать тебе нечто такое, о чем ты даже не подозреваешь. Однако сейчас я не собираюсь делать сенсационных разоблачений, я просто хочу, чтобы ты знала о моих возможностях, и только. И как ты думаешь, сколько времени мне потребовалось на то, чтобы найти Урсулу в этом гигантском человеческом муравейнике, именуемом Парижем, и узнать о ней то же, что знаешь ты, а может быть, даже гораздо больше? Всего лишь несколько часов. Это же самое относится и к полковнику Фрицу и Лежижану, который, кстати, вовсе не Лежижан. На самом деле он носит совсем другое имя; стоит его упомянуть, как этот человек на коленях станет умолять тебя о пощаде.
— И как же его зовут на самом деле? — поспешно осведомилась Нини Мусташ.
— Этого я тебе не скажу, — сухо ответила Аврелия. — Во-первых, имя это — обоюдоострый меч, которым ты все равно не сможешь правильно воспользоваться; во-вторых, от приходящих ко мне за помощью я требую лишь одного — доверия. Доверься мне и я сниму печаль с твоего сердца так же легко, как поднимаю со стола вот эту чашку. Я уберегу твою сестру от всякой мести и от любых искушений, я сумею вывести Луи Жакмена из отчаяния и помогу тебе самой стать лучше и благороднее. Лишь одного я не могу сделать — снова вернуть к жизни твоего отца. Думаю, однако, что в глубине души ты считаешь его прощение ниспосланным тебе свыше утешением.
— И что же ты хочешь взамен? — спросила Нини, все еще испытывая недоверие к словам подруги.
— Ничего кроме веры в успех, ибо лишь вера приносит нам облегчение и победу.
— В таком случае, я ничего не понимаю, а, следовательно, и не могу тебе верить, — заметила Нини.
В ответ на это Аврелия лишь пожала плечами.
— Скажи же мне наконец, в чем тут заключается твой интерес? — настаивала Нини Мусташ.
— В чем состоит мой интерес? О, у тебя воистину злая душа, как ты сама недавно признала это в разговоре со мной. Ведь ты же приняла предложенный тебе Лежижаном план действий, ведь ты продала Урсулу, предав ее во власть грез! Что же удерживает тебя теперь, почему ты взываешь о помощи, почему хочешь пожертвовать всем?
— Но ведь Урсула — моя сестра! — с негодованием возразила Нини.
— В таком случае, — воскликнула Аврелия, с достоинством поднимаясь с места, — я гораздо выше тебя, ибо считаю всех женщин своими сестрами!