По обеим сторонам дороги, обсаженной деревьями, толпились обыватели, любующиеся проезжающими мимо них любимцами фортуны.
Большинство людей видит лишь блеск шелков, да сверкание бриллиантов, даже не догадываясь о тревогах и бедах, скрывающихся под этими внешними проявлениями богатства.
Какие горести могут, по их мнению, ждать этих людей, питающихся лучшими яствами, подаваемыми им на дорогом фарфоре, живущих в раззолоченых комнатах и спящих в шелковых постелях под бархатными балдахинами?
Ведь горе существует лишь для голодных и бездомных или для тех, кто в поте лица зарабатывает себе на жизнь.
Какие счастливцы эти богачи!
Вот министр, вставший в четыре часа утра. В то время, когда каменщики и плотники еще крепко спят, он уже усердно трудится; когда они давно уже спят в своих постелях, он все еще продолжает работать.
Его никогда не оставляет мысль о взятой на себя огромной ответственности, о которой он думает даже в короткие часы досуга.
Балы, рауты, вечера, роскошные банкеты, на которых ему приходится бывать по долгу службы, возможно, приносят ему самые большие мучения — ведь после шестичасового беспрерывного чтения писем и депеш ему еще надо выносить слепящий блеск ярко освещенных гостиных.
О, как часто он мечтает о скромной судьбе простого отца семейства, который, сидя у уютного домашнего очага, укачивает на коленях свое дитя!
Но нет: как счастливы богачи!
Мимо зевак катятся роскошные экипажи с ливрейными лакеями на запятках, породистые лошади в великолепной сбруе гордо стучат подковами по мостовой.
Клерки широко раскрывают глаза, чтобы лучше разглядеть богатый выезд герцогини, девушки из простонародья вздыхают при виде дорогих туалетов, а философы возмущаются в глубине души всей этой роскошью.
Какие же счастливцы все эти богачи!
Вот едет карета с графской короной на дверцах. По обеим ее сторонам горцуют изящные всадники.
В экипаже сидят две дамы, одна из них совсем юная девушка поразительной красоты. Дамы улыбаются и тихо беседуют между собой.
Это графиня де Пьюзо и ее дочь Киприенна.
Во всадниках мы узнаем графа де Пьюзо и полковника Фрица.
Со смесью зависти и восхищения толпа наблюдает, как исчезает из вида щегольской выезд, а какая-то хорошенькая миниатюрная брюнетка в простом ситцевом платье горько вздыхает:
— Ах, какие все-таки счастливцы эти богачи!
ГЛАВА XIII
Роман о розе
Едва ли стоит говорить о том, что в описываемое время Булонский лес выглядел совсем иначе, чем в наши дни. Тогда там не было ни прудов, ни водопадов и все прелести природы ограничивались лишь чахлыми дубами, да пожухлой вытоптанной травкой.
Веселые рощи, бродя по которым мы любуемся ныне красотами английского садово-паркового искусства, имели в то время вид довольно жалкий, дикий и неухоженный, однако, во всей этой дикости и убогости не было ничего неприятного для глаз.
Чахлые дубы Булонского леса не без успеха могли выдержать сравнение с роскошными тенистыми уголками Сен-Клу и Медона, во всяком случае они выглядели не менее естественно.
По существу, все пригороды Парижа в той или иной степени являются природными парками, из которых именно Булонский лес отличается наибольшей девственностью и несет на себе меньше всего следов деятельности человека по его украшению и благоустройству.
Несмотря на все это, близость богатых городских кварталов уже в то время сделала Булонский лес любимым местом встреч и прогулок высшего общества.
Миновав Пор-Мелло, граф Лоредан де Пьюзо и полковник Фриц передали своих лошадей лакею, а сами уселись в карету напротив графини и Киприенны. Возможно, таким образом они просто решили с большим удобством понаблюдать за дамами, с которых Лоредан буквально не спускал глаз, ибо замужество Киприенны было для него единственным средством избежать полного разорения.
Начав не доверять даже самому себе, он не чувствовал в себе силы противостоять союзу жены и дочери. Если бы они были разобщены, то он сумел бы оказать им сопротивление, но объединившись, они без особого труда смогли бы преодолеть его слабую волю, повлияв на неустойчивый характер графа.
Итак, он должен во что бы то ни стало предотвратить возникновение подобного союза. «Разделяй и властвуй» — эта максима доказала свою эффективность с тех самых пор, как население земли превысило два человека.
Экипажи катились по перекрещивающимся аллеям, выделывая самые замысловатые фигуры, подобно участникам какой-то огромной кадрили.
Внезапно Киприенна с легким вскриком схватила мать за руку.
— Вон едет графиня Монте-Кристо! — взволнованно воскликнула она.
Однако когда привлекший ее внимание экипаж несколько приблизился, она невольно покраснела, заметив свою ошибку, ибо это эксцентричное ландо с негритенком-грумом в кричаще-безвкусном одеянии конечно же не могло принадлежать утонченной графине Монте-Кристо.
Все в этом экстравагантном выезде несло на себе отпечаток элегантности, но элегантности, граничащей с дурным вкусом.
Как могла Киприенна хоть на минуту подумать, что эта наглая и развязная женщина с громким смехом, в слишком экстравагантном костюме — графиня Монте-Кристо?
— Как сильно она на нее похожа! — невольно прошептала девушка.
Услышав эти слова, полковник Фриц злобно усмехнулся.
— Раз здесь появилась эта casta diva Аврелия, значит виконт де ла Крус должен быть где-то поблизости, — заметил он.
Слова полковника ранили Киприенну в самое сердце. Что общего могло быть у виконта с этой женщиной?
Без всякого сомнения, подобное утверждение было заведомой низкой ложью. Однако зачем ему было пытаться уронить виконта в глазах Киприенны, если он ничего не знал об их тайной переписке?
В душу девушки закралось дотоле неведанное ей чувство. Быть может, это была ревность?
Нет, конечно же, нет. Киприенна де Пьюзо не может ревновать к такому существу, как Аврелия!
Испытываемое ею чувство скорее походило на сожаление и негодование.
Нисколько не желая верить словам полковника, она невольно испытывала к ним доверие, ибо человек иногда бывает склонен к самоистязанию.
Чего бы только она не отдала сейчас, лишь бы виконт не оказался в эту минуту в Булонском лесу, ведь после услышанного она не была уверена, приехал ли он туда ради нее или ради Аврелии.
Однако вскоре у нее было отнято последнее слабое утешение робких душ, постоянно старающихся спрятаться от фактов, ибо вслед за ландо Аврелии показался виконт, едущий на великолепном арабском жеребце. Никогда еще не видела она виконта столь красивым, энергичным и уверенным в себе; рука его беззаботно держала поводья.
— Ага, что я только что говорил? — удовлетворенно воскликнул полковник. — Несчастный ни на шаг не отстает от очаровавшей его сирены.
— Trahit sua quemque voluptas, — с улыбкой заметил граф, желая показать, что не забыл латынь, которой обучался в иезуитском коллеже. — Каждому свое — сразу же добавил он, как бы поясняя свои слова.
Киприенна чуть не лишилась чувств. Итак, отношения Аврелии и виконта общеизвестны, лишь она одна ничего не знала о них.
Неужели виконт лгал ей? Ведь в такой ситуации молчание и ложь — практически одно и то же.
Значит этот герой, эта прекрасная статуя, которую она принимала за редкостное произведение искусства, оказался простым гипсовым слепком, вдребезги разлетевшимся от одного слова полковника, как от удара молотка?
Киприенна, лишь вчера еще готовая принять защиту виконта, но не его любовь, считала теперь, что он оскорбил ее, предложив ей защиту без любви.
Затем она снова почувствовала негодование от того, что только что увидела и услышала.
— Этого не может быть! — невольно подумалось ей. — Полковник ошибается, отец ошибается, все они неправы, ибо никто не знает виконта так как я.