ГЛАВА XXI
Любовь и муки
(Из голубого дневника)
— Приведите сюда вашу матушку, — сказал дон Жозе, неподвижно стоя на пороге моей комнаты.
Услышав эти слова, я тут же пожалела о своем недоверии. Несмотря на поздний час и на всю необычность ситуации, я почувствовала, что мне нечего бояться виконта.
— Матушка, конечно, уже спит, — ответила я ему, — поэтому, если вы хотите мне что-нибудь сообщить, то нам лучше поговорить без свидетелей. У моей бедной матери и без того хватает переживаний, поэтому входите, виконт, я готова выслушать вас со всем вниманием.
Он сделал вперед два шага, лишь только два шага.
— Итак, мадемуазель Киприенна, — начал он, — это правда, что вы согласились выйти замуж за этого человека?
— Да, дон Жозе, — ответила я, — я дала свое согласие и не жалею об этом, ибо уже давно забыла глупые мечты, свойственные юности. Вы сами сделали все возможное, чтобы я как можно скорее поняла всю несбыточность своих мечтаний и я искренне благодарна вам за это, ибо вы своим поступком косвенно подтолкнули меня к мысли пожертвовать собственным счастьем ради счастья семьи.
— Я… я… О, не говорите так, иначе я могу сойти с ума. Хотите заглянуть в мое сердце? Хотите узнать всю глубину моих страданий? Так знайте же, что я люблю вас больше всего на свете, несмотря на то, что социальные различия воздвигли между нами непреодолимые преграды. Я люблю вас так, как никогда еще не любил ни одну женщину, такую любовь можно испытать лишь один раз в жизни, такого чувства мне не суждено будет испытать снова, и все же, если бы я увидел вас женой достойного человека, то сказал бы: «Вы поступили правильно, ото всей души желаю вам счастья!» Отчаяние терзало бы мое сердце, но я все равно улыбался бы вам. Но этот Матифо! Разве по его взгляду вы не смогли догадаться о злобной душе этого человека? Говорю вам, это настоящее чудовище, это грязный монстр, отвратительный, как крокодил, и опасный, как гадюка. О, если бы вы знали подлинную историю его жизни! Если бы я имел право рассказать вам все!
— Это ваш долг, иначе я сочту вас клеветником, — ответила я, бледнея и дрожа всем телом. — Голословные утверждения ничего не доказывают, виконт. Тот, кто говорит такие вещи, должен подкрепить свои слова доказательствами.
Не говоря ни слова, он бросил на меня укоризненный взгляд.
— Простите, виконт, — воскликнула я, — посудите сами, что я могу сделать, что я могу сказать и что мне думать? Вы говорите, что мой будущий муж — чудовище и я, к сожалению, склонна верить этому, несмотря на то, что все вокруг хвалят его в один голос. По правде говоря, человек, переживающий смерть приемной дочери, как своего собственного ребенка, вряд ли может быть чудовищем.
— А я говорю вам, — холодно ответил дон Жозе, — что этот человек переложил ответственность за свое преступление на плечи несчастной матери, а затем обогатился за счет дочери, которую предоставил своей судьбе в чужой стране, а может быть, даже убил ее, ибо Матифо не остановится ни перед каким преступлением ради своей выгоды. Поверьте, Киприенна, у меня есть веские основания для выдвижения столь серьезных обвинений против этого человека. Думая о прошлом, Матифо вовсе не мучается угрызениями совести, он дрожит от страха. Его преследуют страшные видения, а не мирные тени, которые, являясь нам иногда среди ночи, вызывают щемящие воспоминания о дорогих нам существах.
Произнося эти слова, виконт был столь бледен, как если бы сам только что увидел одно из таких привидений.
— Поверьте, Киприенна, — продолжал он, — хоть совесть моя чиста и руки не запятнаны преступлением, но и меня иногда преследует отзвук тех ужасных криков ужаса, которые так часто слышит во сне этот человек. Я тоже слышал однажды такой крик и не забуду его до самой смерти. Иногда, просыпаясь среди ночи, я снова слышу его, а ведь я вовсе не был убийцей. Я пытался спасти того несчастного, которого они убили, но я не смог этого сделать — ведь тогда я был еще ребенком.
Помолчав немного, виконт продолжал свой рассказ.
— Но со временем этот мальчик вырос и стал мужчиной и поскольку Матифо покушается теперь на то, что мне дороже всего на земле, я тоже стану одним из преследующих его призраков, — я стану призраком из плоти и крови, живым воплощением мести и правосудия.
— Я верю вам, верю, дон Жозе, — порывисто воскликнула я.
— В таком случае, помогите мне спасти вас, Киприенна, или, лучше сказать, сделайте все возможное для своего спасения.
— Говорите, дайте мне совет, я сделаю все так, как вы хотите.
— Хорошо, — начал он, но тут же замолчал, в отчаянии опустив руки.
— Но нет, я никогда этого не сделаю, — проговорил он через несколько секунд, — вы просто не поверите мне. Как мне убедить вас, что это единственный путь к спасению? Как могу я просить вас оставить ночью родительский дом и скрыться вместе с незнакомцем, чтобы вдали от дома найти себе могущественную покровительницу, чье имя я не вправе вам даже назвать?
Помолчав немного, он снова продолжал:
— Киприенна, сейчас я прошу вас смело довериться моей чести и чистоте моей любви. Да, вы должны покинуть этот дом и как можно скорее, прямо сейчас, пусть даже клевета и запятнает ваше имя, а родители ваши останутся в страхе и неведении. Вы должны решиться на то, чтобы не видеть их некоторое время, до тех пор, пока я и мои единомышленники не устраним всех препятствий. Вы должны довериться мне. Верьте, что в своих поступках я не руководствуюсь личными интересами и после того, как я выйду из этой комнаты, вы не увидите меня до тех пор, пока сами не захотите этого.
Киприенна, поверьте, я люблю вас не меньше, чем любил бы свою мать, которую никогда не видел. Клянусь, что никогда не сделал бы вам подобного предложения в интересах собственной любви. Ставкой здесь не моя репутация, а ваше спасение. Как только я увижу вас в карете, увозящей вас к вашей новой покровительнице, я скроюсь с ваших глаз — и навсегда, если только вы захотите этого.
— Я верю вам, виконт, — сказала я, когда он замолчал, — и нисколько не боюсь, что уеду отсюда, или, по крайней мере, не уеду, не поговорив прежде с той, кого вы сами советовали мне позвать в начале нашего разговора. Когда вы пришли сюда, первые ваши слова были: «Пригласите сюда вашу матушку». Если у вас хватит мужества повторить ваш совет в присутствии моей матери и если она одобрит ваш план, то я дам вам свое согласие.
— Я ожидал от вас именно такой реакции, — спокойно ответил виконт. — Идите и приведите сюда вашу мать, я готов повторить все сказанное в ее присутствии.
Я пошла в комнату матушки, расположенную рядом с моей, и, постучавшись, вошла к ней.
Матушка еще не ложилась и сидела, задумавшись о чем-то, у своего бюро. Перед ней лежало раскрытое письмо.
Обернувшись на стук, она подняла голову и взглянула на меня, по-видимому, нисколько не удивляясь тому, что я пришла к ней в столь поздний час. Сложив письмо, она спрятала его у себя на груди.
— А, это ты, — сказала она, помолчав, — я ожидала твоего прихода.
Желая ответить, я пробормотала что-то, стремясь дать ей объяснение, которого она вовсе не требовала. Не дав мне времени закончить, матушка встала и подошла ко мне.
— Я боялась, что больше никогда не увижу тебя, — тихо проговорила она, — но ты даже не представляешь себе, как я рада, что не ошиблась в тебе. Да, Киприенна, я ждала твоего прихода, однако, если бы ты ушла из дома, не спросив моего совета и не обняв меня на прощание, у меня не было бы права упрекать тебя за это.
Матушка на минуту задумалась, а затем, взяв меня за руку, тихо спросила:
— Ты любишь виконта, не так ли?
Я покраснела.
— О, ты можешь быть вполне откровенна со мною, — продолжала она, — ведь ты все равно не сможешь сказать мне ничего того, о чем бы я и так не знала или, по крайней мере, не догадывалась. Ты любишь его, но все же, даже покинутая мною и своим отцом, ты не решилась самовольно уйти из дома.
Заключив меня в объятия, она нежно поцеловала меня в лоб. Я слышала, как ее дрожащие губы шептали: