Моя свекровь стояла возле двери, в которую вошел император. Он обратился к ней первой и сказал несколько лестных слов о ее муже. Затем наступила моя очередь. Теперь не могу даже припомнить, что он сказал, – так я была смущена. Вероятно, это была одна из тех банальных фраз, с которыми обыкновенно обращаются ко всем молодым женщинам. Я, наверное, ответила что-то невпопад, потому что он с удивлением посмотрел на меня, чем еще более смутил меня, заставив забыть все, кроме грациозной и нежной улыбки, осветившей его лицо. Вместе с появлением этой улыбки, возникавшей всякий раз, когда Наполеон говорил с женщиной, с его лица исчезала суровость, которая сквозила во взгляде обычно[25].
Затем очень быстро он обошел всю залу. Многие из дам попытались выразить ему свои надежды, но он отвечал на эти патриотические порывы, по меньшей мере неуместные на таком приеме, односложно.
Меньше чем через полчаса прием был окончен. Вернувшись к двери, через которую вошел, Наполеон обратился к Талейрану и довольно громко сказал: «Сколько хорошеньких женщин!» Повернувшись еще раз, он послал нам грациозный привет рукой и затем удалился в свои покои.
Любовные забавы
Бал у Талейрана – Стакан лимонада – Императорский контрданс – Госпожа Валевская – Головка Грёза – Ключ от малых покоев принца Мюрата
Император заявил, что, не имея возможности сражаться с неприятелем, он хочет, чтобы все веселились, тем более что момент для этого самый благоприятный – наступила Масленица. Но для веселья имелось одно препятствие. Дело в том, что лучшие дома мы предоставили нашим освободителям, а сами хозяева, подобно нам, ютились в нескольких маленьких комнатках, располагаясь с грехом пополам, и об устройстве больших балов нечего было и думать. Один только князь Понятовский мог устроить у себя в замке большой бал, но его стесняло присутствие там императора.
После долгих переговоров решили, что первый бал даст Талейран, обер-камергер и министр иностранных дел. Наполеон со всеми принцами должен был присутствовать на нем. Нас уверили, что приглашено только пятьдесят дам, но суровый этикет не мог устоять против тысячи мелких интриг, неизбежных в подобных случаях. И действительно, это был один из тех праздников, на которые во что бы то ни стало следовало попасть: на карту было поставлено тщеславие и любопытство всех без исключения. Меня больше всего занимала личность самого хозяина, который слыл за самого любезного и остроумного человека своего времени. Хотя, говоря правду, он мало прилагал усилий, чтобы производить такое впечатление.
Его друзья утверждали, что нет человека более ловкого и блестящего, но, судя по тому впечатлению, которое он произвел на меня, я бы сказала, что это был человек пресыщенный и разочарованный, жадный до успехов, дороживший милостью своего господина, которого он в то же время ненавидел, бесхарактерный и беспринципный, одним словом – нездоровый и душой, и лицом.
Я не могу выразить своего удивления при виде картины, когда Талейран с трудом выступил на середину зала с салфеткой под мышкой и поднес на золоченом подносе стакан лимонаду тому самому монарху, которого считал про себя выскочкой.
Говорят, в юности он имел большой успех у женщин, и впоследствии я видела его в кругу его сераля. Это оказалось весьма комичное зрелище. Все эти дамы, при которых он поочередно исполнял роль любовника, тирана и друга, старались повлиять на его угрюмость и развлечь его, но все их усилия пропадали даром: с одной он зевал, другим говорил дерзости, называя всех «дурами» и язвительно намекая на их годы.
Однако вернусь к балу, одному из интереснейших, на котором я когда-либо присутствовала. Император танцевал кадриль с графиней Валевской. Это, как потом оказалось, послужило поводом к их связи.
– Как, по-вашему, я танцую? – спросил он меня, улыбаясь. – Вы, вероятно, смеялись надо мной.
– Говоря правду, государь, – отвечала я, – для великого человека вы танцуете превосходно.
Перед тем Наполеон сидел между своей будущей фавориткой и мной и после нескольких минут разговора спросил меня, кто его соседка, а когда я назвала ее, обратился к ней с таким видом, как будто давно ее знал.
25
«В его взгляде было что-то изумительное: это был взгляд, пристальный и глубокий, но далеко не вдохновенный и поэтический. Этот взгляд проникался бесконечной нежностью, когда он говорил с женщиной…» (Стендаль). –