За балом Талейрана последовали два других: у принца Боргезе и принца Мюрата. На первом балу я не была по болезни, что же касается второго, то, по мнению свекрови, мне следовало присутствовать на нем, дабы до конца выдержать принятую на себя роль и ничем не нарушить холодно-учтивых отношений между нами и нашим гостем.
Дороги продолжали оставаться непроходимыми, и император не покидал города, выходя из замка только для смотра войск на Саксонской площади. Хотя смотры происходили ежедневно, народ собирался всякий раз, как только показывался Наполеон. Его провожали до замка восторженными криками, ясно говорившими, насколько стали дороги нации его слава и наши надежды. Казалось, он совсем не тяготится этими овациями, хотя часто они оказывались причиной немалого беспорядка.
Кроме балов при дворе раз в неделю устраивались собрания. Вечер начинался прекрасным концертом и кончался партией виста. В замке никогда не танцевали.
Император привез с собой полный оркестр под управлением знаменитого композитора Паэра. Исполняли исключительно итальянскую музыку, которую Наполеон страстно любил. Во время игры он внимательно слушал, аплодировал с видом знатока, и, казалось, музыка имела могучее влияние на его душевный мир.
Однажды мы видели этому пример на одном из собраний.
Наполеону доложили, что генерал Виктор, посланный с необычайно важной депешей, захвачен пруссаками. Получив это известие, император вышел из себя. Ведь это была если не измена, то во всяком случае непростительная неосторожность!
В тот же день перед собранием императору должны были представиться к аудиенции голландские депутаты, чтобы поздравить его с Йенской победой. Было около десяти часов. Мы давно ждали императора и уже начинали подозревать, что происходит что-то неладное, как вдруг дверь с шумом открылась и толстые голландцы в своих ярко-красных мундирах скорее выкатились, чем вышли оттуда. Император подталкивал их, крича довольно громко: «Идите же, идите!»
Вероятно, в дверях произошло замешательство как раз в тот момент, когда император подошел к ним, так как он имел привычку ходить очень быстро. Бедные депутаты, потеряв головы, повалились один на другого.
Во всякое другое время эта сцена вызвала бы только смех, но в этот момент голос и выражение лица императора не обещали ничего хорошего, и, говоря правду, мы предпочли бы совсем не присутствовать при этой сцене. Но, к счастью, музыка быстро успокоила Наполеона, и по окончании концерта, прежде чем сесть за вист, он обошел всю залу и со своей обычной обворожительной улыбкой сказал несколько любезных слов дамам, которых особенно отличал.
Вечер, как я уже сказала, заканчивался обычно игрой в карты. Император сам назначал утром, кто из дам вечером составит с ним партию, причем выбирал обыкновенно одну старую и двух молодых. Я научилась кое-как играть, и в первый же раз, когда удостоилась чести быть приглашенной к императорскому висту, у меня вырвался очень смелый ответ, который, по-видимому, был принят благосклонно, так как с тех пор я неизменно занимала место за карточным столом императора. Когда сдавали карты, Наполеон повернулся ко мне и спросил:
– На что мы играем?
– Ну, конечно, государь, на какой-нибудь город, провинцию или королевство!
Он засмеялся.
– А если я проиграю? – спросил он, бросив на меня проницательный взгляд.
– О, ваше величество в таком выигрыше, что если даже я проиграю, то вам ничего не стоит заплатить и за меня.
Этот удачный ответ доставил мне неизменную милость императора: как в Польше, так и в Париже он оказывал мне исключительное внимание и любезность.
Все заметили, что графиня Валевская никогда не назначалась играть в карты с императором, и подобное соблюдение приличий всем импонировало.
Было очень интересно наблюдать, как мелкие немецкие принцы, следовавшие под разными предлогами за штабом, пресмыкались перед императором, когда он играл в карты. Между ними находился и предполагаемый наследник баварского престола, почтительно целовавший руку Наполеона всякий раз, когда ему удавалось ее поймать, и при всем этом дерзнувший быть влюбленным в графиню Валевскую. Разумеется, подобное соперничество только забавляло императора. Принц, и без того имевший убогий вид, был к тому же косноязычен и глух.
Наблюдая за всеми, кто составлял свиту императора, я вынесла интересное и на первый взгляд странное заключение: с наибольшим достоинством держались и менее всех раболепствовали перед императором не знатные родовитые сановники, примкнувшие к нему ради его удач, и не иностранные принцы, выпрашивавшие у него короны, а как раз новоиспеченные вельможи: маршалы и сановники, выведенные им в люди. Только Савари, казалось, ловил его взгляд, все же остальные держали себя почтительно, но с достоинством и без низкопоклонства.