Это трехстишие привело в восхищение как всех нас, так и господина де Пана, который с чисто французской веселостью смеялся над собой.
Остроумный и любезный народ, прелестная страна, которую я, может быть, никогда больше не увижу, прекрасные качества которой я так ценю и воспоминания о которой живо храню в своей памяти, – шлю тебе отсюда свой искренний привет! Если бы мне суждено было снова начать тот трудный путь, который называется жизнью, я хотела бы родиться француженкой! Это не значит, что я отрекаюсь от своего отечества, Боже сохрани! Чем тяжелее лежащий на нем гнет, тем больше оно имеет право на любовь своих сынов. Но если бы нам было предоставлено право выбора, то не естественно было бы улучшить свою судьбу, чтобы избежать стольких обманутых надежд, стольких непоправимых несчастий?..
Вернусь еще раз к господину де Прадту, чтобы больше о нем не говорить. Покидая наш дом, чтобы занять дворец Брюля, он решил, что вполне совместимо с его достоинством оставить что-нибудь на память моему свекру. В Вилянуве он восхищался прекрасной картинной галереей графов Потоцких и, зная, что мой свекор, создатель этой галереи, был в одно и то же время и любителем, и знатоком, попросил у него разрешения прислать ему какой-нибудь chef-d'oeuvre. «Он не испортит вашей коллекции», – заверил он.
Мой свекор отказывался как умел, но в конце концов согласился, чтобы не обидеть посла.
Картина, о которой шла речь, находилась, по его словам, в епископском доме в Малине, так что требовалось некоторое время для ее перевозки.
– Это, вероятно, «Мадонна» фламандской школы, – говорил мой свекор. – Я был бы не особенно доволен таким подарком, потому что все «Мадонны» этой школы страдают отсутствием благородства.
– Ну а если это будет Альбрехт Дюрер или Гольбейн?
И мы старались угадать, насколько будет роскошен ожидаемый подарок, который, надо заметить, ничего не стоил тому, кто его делал.
– Разумеется, он занесет стоимость подарка в счет посольства, – заметил свекор.
Наконец давно ожидаемый ящик прибыл, и, когда его вскрыли, в нем оказалась отвратительная мазня, изображавшая какого-то неизвестного разбойника! Но как же, спрашивается, попала эта картина во дворец, примыкающий к кафедральному собору? Этого, конечно, господин де Прадт не сумел нам объяснить.
С большим трудом я скрыла свое удивление. Мой свекор, отличавшийся необычайной вежливостью, сделал вид, что пришел восторг от подарка, и господин де Прадт уехал, уверенный, что успешно мистифицировал нас, а его chef-d'oeuvre был отправлен на чердак.
Отступление (1812–1813)
Первые известия о бедствии – Прибытие Наполеона в Варшаву – Обед в «Hotel d’Angleterre» – Графиня Валевская – Полковник Вонсович и его рассказ о приезде в Дрезден – Возвращение солдат – Князь Понятовский – Его добыча – Можайск – Знамена – Патриотическое возбуждение – Отъезд князя Понятовского – Его прощание с графиней Потоцкой – Его завещание
До Москвы известия были великолепны – неприятель отступал! Нас уверяли, что он спасается бегством, и мы верили по той простой причине, что это соответствовало нашим самым заветным желаниям.
Я не буду здесь говорить о событиях всем хорошо известных, их не раз еще коснутся историки, а отмечу только те, что имели отношение к Польше, и впечатления, которые мы переживали.
Зимой 1812 года собрания во французском посольстве сделались блестящими: туда отправлялись охотно, потому что на этих вечерах узнавали от господина де Прадта столь нетерпеливо ожидаемые новости. Если курьеры не прибывали, то, само собой разумеется, никто не думал тревожиться, обвиняя во всем дурную погоду, сделавшую дороги непроходимыми.
Когда я теперь вызываю в памяти впечатления, которые рождались тогдашними событиями, я не могу надивиться нашему глупому, необъяснимому спокойствию. Только небольшая кучка дальновидных людей предвидела бедствия, которые неизбежно должны были обрушиться на армию. Известие о пожаре Москвы было первым сигналом о поражении, тем не менее де Прадт принимал все возможные и невозможные меры, чтобы поддержать в нас иллюзии, которые нам самим так хотелось сохранить. Курьеры из армии к императрице направлялись прямо в Берлин: ни одно письмо, посланное по почте, не было доставлено по адресу; все были перехвачены.