Среди этих забав и роскошных увеселений к Талейрану прибыл курьер с донесением: Наполеон высадился во Франции! Казалось, средь бела дня на безоблачном небе сверкнула молния и сразу уничтожила людей, совсем не ожидавших такого удара и уже успевших забыть свои неудачи и унижения.
Лев только притворился мертвым и теперь, грозно рыча, встал во всем своем великолепии! Всё пало ниц при его приближении. Прошло время дипломатических нот и переговоров – все потеряли головы и обратились в повальное бегство. Курьеры бросились по всем направлениям, чтобы задержать войска, направлявшиеся по домам. Можно без преувеличения сказать, что государи и послы спали в это время в шляпах и со шпагами – настолько все перепугались!..
Такова была развязка знаменитого конгресса, завершившегося появлением на свет трактата 1815 года, трактата, родившегося под впечатлением панического ужаса, вызванного неожиданным возвращением Наполеона. Этот трактат решил судьбу Польши.
Принимая во внимание затруднения, встретившиеся в начале заседаний конгресса, Александр и не мечтал о таком быстром и неожиданном повороте дел и сразу объявил себя королем страны, отданной ему без всяких оговорок и ограничений. Он создал большой шум вокруг предполагаемого восстановления Польши, делая при этом вид, будто считает этот акт главнейшим и прекраснейшим для того, чтобы обеспечить бессмертие своему имени, в сущности же весь конгресс закончился только еще одним разделом Польши. Увеличив свою империю четырьмя миллионами подданных, император Александр не стал затевать спор с участниками конгресса о свободном владении остальными областями, но так как необходимо было оправдаться перед теми, кому он много раз обещал больше того, что мог исполнить, император объявил, что в настоящий момент спокойствие Европы не позволяет ему соединить всех поляков в одно самостоятельное государство.
С этим важным известием тотчас же был отправлен курьер к президенту, в Сенат и к Новосильцеву. Он прибыл в Варшаву к вечеру. Начали обсуждать, каким образом опубликовать содержание этого важного послания с возможно большей торжественностью. Новосильцев, бравший на себя инициативу во всем, решил, что лучше всего сообщить об этом в театре во время антракта криками: «Да здравствует король Польский!» Это была странная выдумка…
Кроме того, такой способ извещения о столь важном событии произвел – и вполне заслуженно – впечатление какой-то насмешки, потому что, действительно, вся эта история представляла собой одну сплошною комедию. Но – с другой стороны – кто же мог предположить, что императорский комиссар позволит себе такую скверную шутку?
Все так и произошло, а так как в партере было много лиц подкупленных, а еще более – недалеких, то сообщение встретили неистовыми криками и аплодисментами, только в ложах публика оставалась безмолвной и равнодушной. В бурных манифестациях, разразившихся в партере, не принял участия никто из тех, кто пользовался влиянием в общественном мнении. Как ни старался Новосильцев, поощряя всех взглядами своих косых глаз, расточая улыбки и пожимая руки, все же в зале скоро водворилась тишина.
Некоторые из адъютантов императора, находившиеся в Варшаве, расхаживали по зале и заходили в ложи, но смущенные холодным приемом и не зная, как себя дальше держать, возвращались на свое место с чрезвычайно растерянным видом.
Вот каким образом узнали мы о событии огромной важности, увы, почти не изменившем нашего шаткого положения, если не считать того, что нам была обещана конституция, основанная на народном представительстве. Представительное правление, подобное тому, какое существовало в Англии, в то время было коньком Александра, и он играл в конституцию, как девочки играют в «леди».
Лица, преданные Александру, утверждали, что его намерения и планы простирались гораздо далее, чем обещания, но он должен быль действовать осторожно и медленно ввиду неудовольствия, которое зародилось в России в отношении его пристрастия к полякам.
Я не берусь оспаривать этого мнения, но полагаю, что если бы Александр искренне хотел восстановить Польшу, он прежде всего не вручил бы власть своему брату Константину, прекрасно зная, что тот будет злоупотреблять ею и что его характер и идеи противоречат великодушным и либеральным намерениям императора.
Тринадцатого мая 1815 года Александр подписал основы конституции, по которой должно было управляться наше королевство. В этом акте мы не без удивления обнаружили лестные обещания, сближавшие, насколько это было возможно, содержание этого трактата с содержанием Конституции 3 мая 1791 года – предметом глубокого уважения каждого польского патриота. Но уже следующий параграф рассеял все наши надежды. Он гласил, что конституция представляет собой священные узы, навсегда связующие королевство Польское с Российской империей!