— Понятно! Понятно! — заметил епископ Кёльнский. — Молодой леопард жаждал бы схватиться со старым львом, чтобы выяснить, у кого острее зубы и крепче когти.
— Вы угадали, ваше преосвященство, — ответил молодой рыцарь. — Именно на это надеялся король Эдуард, пока был жив Черный Дуглас, и на что он потерял надежду после того, как тот погиб.
— Воздадим должное памяти Черного Дугласа! — вмешался в беседу Гергард Дени, наполняя рейнским вином кубок Уолтера.
— И поднимем кубки во здравие короля Англии Эдуарда Третьего! — воскликнул Артевелде, бросив на молодого рыцаря понимающий взгляд и встав при этом.
— Правильно, — подхватил маркиз Юлих, — и пусть он наконец поймет, что Филипп де Валуа восседает на троне, который по праву принадлежит Эдуарду, и правит народом, тоже принадлежащим Эдуарду!
— О, уверяю вас, сеньоры, он уже это понял! — возразил Уолтер. — И если бы он считал, что найдет верных союзников…
— Клянусь честью, в союзниках у него недостатка не будет! — вскричал сир де Фокемон. — Вот и мой сосед Куртреец — он куда больше фламандец, нежели француз, — уверен, без оговорок поддержит то, что я говорю от его имени и от себя.
— Конечно! — воскликнул Сигер. — Я фламандец именем, фламандец сердцем и по первому слову…
— Да, я вас понимаю, — перебил его Артевелде. — Но кто скажет это первое слово? Неужели его скажете вы, сеньоры Кёльна, Фокемона или Юлиха, зависящие от Империи и не имеющие права вести войну без разрешения императора? Неужели его скажет Людовик де Креси, наш мнимый сюзерен, что находится в Париже при дворе своего кузена, живя в Лувре вместе с женой и ребенком? Может, его скажет собрание славных городов, рискующих подвергнуться штрафу в два миллиона флоринов и отлучению от Церкви, что наложит наш святой отец папа римский, если они начнут военные действия против Филиппа де Валуа? Ткач Петер Конинк, рыботорговец Крючок[5] и даже ваш отец, сеньоры Кёльна и Юлиха, на себе испытали все это. Если эта война начнется, что ж, мы с помощью Божьей ее поддержим. Но если она задержится, то, поверьте мне, мы торопить ее не станем. А посему давайте удовольствуемся этими прекрасными тостами: выпьем в память погибшего Дугласа и за процветание здравствующего Эдуарда!
С этими словами он осушил свой кубок, а все гости встали, проделали то же самое и вновь уселись за стол.
— Родословная вашего сокола завела нас слишком далеко, господин рыцарь, — после недолгого молчания заметил епископ Кёльнский, — но она позволила нам узнать, что вы приехали из Англии. Что же нового в Лондоне?
— Там много говорят о крестовом походе, который Филипп де Валуа хочет предпринять против неверных по настойчивому призыву папы Бенедикта XII, и говорят также — вы, милорды, должны знать это лучше нас, ибо вам легче сноситься с Францией, нежели нам, живущим за морем, — что король Иоанн Богемский, король Наварры[6] и король Педро Арагонский[7] вместе с ним подняли крест за веру.
— Это правда, — ответил епископ Кёльнский. — Но у меня, сам не знаю почему, нет большого доверия к этой затее, хотя к ней привержены четыре кардинала — Неаполитанский[8], Перигорский[9], Альбанский[10] и Остийский[11].
— Но известно ли все-таки, что задерживает этот поход? — спросил Уолтер.
— Ссора между королем Арагона и королем Майорки, где третейским судьей стал Филипп де Валуа.
— Но серьезна ли причина этой ссоры?
— О да, весьма серьезна, — многозначительно ответил епископ Кёльнский. — Педро Четвертый принял от Хайме Третьего присягу в верности ему королевства Майорка, а сам отправился присягать в верности своего королевства к папе в Авиньон; но, к несчастью, во время торжественного въезда этого государя в папскую столицу оруженосец короля дона Хайме задел хлыстом круп коня короля Арагона. Король обнажил меч и погнался за оруженосцем, который едва ноги унес. Такова причина войны. Из сего вы можете заключить, что арагонского короля не без оснований прозвали Церемонным.
— Но это еще не все, — прибавил Артевелде. — В самый разгар сложностей, вызванных королем Арагона, король Давид Шотландский и его супруга приехали в Париж, ибо Эдуард Третий и Балиол оставили им в Шотландии такой маленький королевский домен, что они посчитали зазорным для себя жить там ради четырех крепостей и одной башни, коими они там еще владеют. Правда, если бы Филипп де Валуа послал в Шотландию на помощь Алану Випонту или Агнессе Черной лишь десятую часть армии, с которой он намеревается идти в Святую Землю, то это чертовски могло бы поправить дела Давида Шотландского.
— Не думаю! Я полагаю, что Эдуарда вряд ли сильно беспокоит Алан Випонт и его замок Лох-Ливен, а заодно и Агнесса Черная, хотя она дочь Томаса Рандольфа, — пренебрежительно возразил Уолтер. — После последнего похода Эдуарда в Шотландию дела там очень изменились; не имея больше возможности сразиться с Джеймсом Дугласом, король за все отомстил Арчибальду: волк поплатился за льва. Теперь ему принадлежат все южные графства; ему преданы коменданты и шерифы главных городов; Эдуард Балиол от имени Шотландии присягнул ему на верность, а если бы короля вынудили снова вернуться в Шотландию, то он доказал бы Алану Випонту, что его дамбы прочнее дамб сэра Джона Стерлинга[12]; графине Марч он докажет, что ядра, выпускаемые его орудиями по крепостным стенам, осыпают не только пылью[13]; если же Уильям Спонс еще состоит у нее на службе, то король позаботится прикрыть свою грудь латами из достаточно закаленной стали, чтобы доказательства любви Агнессы Черной не проникли ему в сердце[14].
В эту минуту разговор был прерван звоном напольных часов, пробивших девять. Поскольку сей предмет обстановки был изобретен совсем недавно, он привлек внимание сеньоров; сам же Артевелде (то ли он не хотел, чтобы на стол подавали новую перемену блюд, то ли желал дать знак, что ужин окончен) встал и, обращаясь к Уолтеру, сказал:
— Господин рыцарь, я вижу, что вы желаете, подобно епископу Кёльнскому и маркизу Юлиху, рассмотреть устройство этих часов. Подойдите же поближе, уверяю вас, это прелюбопытнейшая вещь. Она предназначалась для короля Англии Эдуарда, но я предложил мастеру, сделавшему ее, такую хорошую цену, что он отдал предпочтение мне.
— И как же зовут изменника, что позволяет вывозить английские товары, невзирая на запрет своего короля? — с улыбкой спросил Уолтер.
— Ричард Уоллингфор. Это достойный бенедиктинский монах, аббат из монастыря Сент-Олбанс, изучивший механику в кузне своего отца; он десять лет трудился над своим творением. Посмотрите, часы показывают, как движутся планеты и как солнце за двадцать четыре часа обходит вокруг земли; по ним также можно наблюдать морские приливы и отливы. Бьют же они, как вы видите, при помощи медных шаров, ударяющих по колоколу из того же металла; число ударов соответствует тому часу, что они должны показывать, а с наступлением каждого нового часа из своего замка выходит кавалер, занимая пост на подъемном мосту.