Андрей Иванович закончил свою тираду и ждал ответа. Люба молчала. На черта ей это надо? Что за радость иметь какие-то перед конторой обязательства? Она решила попробовать отказаться, хотя пока не понимала, что ее отказ за собой повлечет.
— Нет, Андрей Иванович. Я вынуждена вас разочаровать. Как вам известно, я — мать-одиночка. Мне некому помочь. Исай уедет, и я вряд ли сохраню знакомство с его друзьями. Я же никуда не собираюсь уезжать …
— Понятно, Люба. Можете не продолжать. Я был готов к такому ответу. Но выслушайте меня, и может быть вы свое решение измените. Исай никуда пока не поедет, ему не дадут выездной визы. Он будет с вами. Думаю, вас это наше решение обрадует. Мы знаем, как вам бы не хотелось его терять, а с собой он вас не позвал. Вот так мы и сделаем. Нам нужно, чтобы он был здесь. Мы устроим так, чтобы вас перевели из младшего преподавателя в старшие, соответственно вы будете получать гораздо большие деньги. Никакой необходимости искать новую работу у вас нет. Вам же надо ребенка кормить. Ну, что еще? Я могу устроить вашу дочку в дипломатический детский сад на Бронной, ей там понравится, уверяю вас. Если мы зачислим вас внештатным сотрудником вы будете получать неплохую зарплату, вам же деньги нелишние? Так? И потом … вы вот сказали, что уезжать не собираетесь … боитесь? Так? Не бойтесь. Через какое-то время вы с дочерью подадите на отъезд, вашу просьбу удовлетворят, там, куда бы вы ни выбрали ехать, за вами «присмотрят», помогут с работой и ваша жизнь в иммиграции прекрасно устроится. Вы не пожалеете. Нас с вами может ждать долгое и плодотворное сотрудничество. Что вы на это скажете?
Андрей Иванович, расписывая ей выгоды западного образа жизни, и думать забыл о «чести советского человека», который никогда Родину не продаст. «Какой же он циничный урод» — думала Люба. «Нет, не дождется. Им палец дай, они руку откусят. Хотя … вообще-то он дело говорил».
— Нет, извините меня. Но мне кажется, что мне такая работа не по плечу. Я просто не смогу. Слишком это большая ответственность.
— Люба, позвольте нам самим судить, что можно поручить человеку, а что — нет. Андрей Иванович внезапно посуровел и тон его стал жестким. Я вас не тороплю. Подумайте, я сам вам позвоню. Однако, когда вы будете размышлять, я прошу вас принять во внимание, что мы знаем о вас больше, чем другие … Считается, что отцом вашей дочери является художник Немеровкий, за которым вы были замужем, но это не так … ее отец — английский журналист Доркин, работающий в сионистской газете. Он и сейчас продолжает клеветать на нашу страну и нам ничего не составит доказать, что вы с ним общаетесь, поставляя ему заведомо клеветническую информацию, которая может быть использована в его грязной газетенке. У нас есть распечатка ваших звонков с Центрального телеграфа в Лондон. Он сам вам звонил три раза за последний месяц. А это 58 статья, ее никто не отменял. Я сотрудник 5-го управления КГБ СССР по работе с идеологическими диверсиями противника. Вам понятно, о чем я говорю … Вы умная девушка, и я уверен, что вы серьезно отнесетесь к моим словам. Так?
Люба хотела ему сказать, что она действительно общалась с Наумом Доркиным, но их давно не связывали никакие отношения, что дочь даже и не знала своего отца, что никаких сведений она Науму и не думала передавать, но … осеклась на полуслове, решив ничего не говорить … какой смысл-то? Она просто обещала подумать. Андрей Иванович позвонил дней через десять. К тому времени Люба все обдумала и согласилась с ним встретиться. Не советуясь ни с единым человеком, она решила сказать чекисту «да».
Будучи человеком трезвым, Люба не имела никаких иллюзий по-поводу могущества конторы. Они хотели ее использовать, и для достижения своей цели, были готовы на многое. Исай собирался уезжать, ни разу не предложив ей ехать вместе, не пообещав ни вызова, ни поддержки. Он четко решил ее кинуть вместе с ребенком. Они вместе работали, он с ней жил, заботился как мог, но в его дальнейшие планы Люба не вписывалась. Чем она ему обязана? Ничем. Он же не считает, что он что-то должен ей. «Да не поедешь ты никуда … охолонись, родной», — думала про него Люба, с удивлением ощущая в себе мстительное чувство. Она знала что-то такое, чего всезнайка Исай не знал, даже не мог предположить. Еще Люба понимала, что несмотря на своей статус уверенной в себе, волевой, свободной красивой, женщины, у нее на самом деле никого не было: мать жила своей жизнью в Житомире, никак ей помочь не могла и не хотела. Подруги смотрели на нее снизу вверх и скорее всего вообще не считали, что такой женщине, как она, может понадобиться помощь. Это Люба им помогала, наоборот было бы странно. Мужчины? Что-то ей с ними не везло. Из многочисленных кавалеров никто не захотел взять на себя ответственность за ее благополучие.