Валера не звонил, однако делать вид, что ничего не произошло, было глупо, надо было что-то решать. Гришу понимал, что Маня ничего не предпримет, ни прощения просить не будет, уж он-то ее знал, ни на развод первой не подаст. Ох уж этот развод! Родителям и тем и другим что-то объяснять, и друзьям, а Аллка? А жить где? Обратно на Сокол, к родителям возвращаться? Гриша ничего не делал, ненавидя себя за бездействие и нерешительность. В какой-то степени его устраивало, что Маня молчит. Сцены с истерикой, вымаливанием прощения и ненужными объяснениями Гриша страшился.
Все шло как шло до раннего апрельского вечера, когда в их квартире раздался звонок. Гриша взял трубку и услышал Валерин голос. Он не удивился, так как ждал его звонка, хотел, чтобы Валера позвонил и одновременно не хотел. Им предстояло мучительное объяснение, избежать которого было невозможно. Через него следовало пройти, но с каким результатом Гриша не знал. Каждый день он думал об этом, репетировал свои слова, пытался угадать, что будет говорить Валера, свои реакции. Грише хотелось красиво и гордо повесить трубку, не удостаивая бывшего друга ответом, не опускаясь до разговора, но он знал, что этого не сделает. Так и вышло.
— Гринь, нам с тобой надо поговорить. Я больше не могу …
— Да, хорошо. Давай завтра.
— Нет, я дошел до ручки. Давай сегодня. Сейчас.
Гриша тоже внезапно почувствовал, что «сейчас» — это правильно. Если им надо встретиться, даже если это и будет в последний раз, то пусть это будет немедленно. Что тянуть. И надо же: Валера машинально назвал его «Гринь» … да какой он сейчас ему был «Гринь»? Вырвалось на автомате.
— Ладно. Я выезжаю. Давай на нашем месте, через час.
— Жду.
Гриша слышал невероятно знакомый напряженный Валерин голос. «Их» место — это было маленькое кафе-стекляшка на краю Ленинградского парка. Валере, все еще жившему в большом доме на Соколе, было до нее 5 минут, а Гриша ехал с пересадкой на метро от Красносельской. Он стал собираться. Маша вопросительно на него посмотрела, но ничего не спросила. Ей придется что-то объяснять родителям, куда это Гриша на ночь глядя собрался, но ему было все равно. Он ехал в метро, и ловил себя на том, что в его душе странным образом не было сейчас ни злобы, ни отвращения к бывшему другу, только императивное желание посмотреть ему в глаза и что-то раз и навсегда для себя решить. Именно решить, а не понять, понять Валеру Гриша даже не надеялся. Он был в этом уверен. А еще он чувствовал, что это было между ним и Валерой. Что-то решится, и Машина судьба тоже будет от этого зависеть.
Когда Гриша зашел в кафе, Валера уже сидел за столиком. Вокруг были какие-то случайные люди, торопливо поедающие свои пельмени и сосиски с горошком. Гриша внезапно ощутил голод:
— Может по сосискам? А Гринь?
Надо же Валера почувствовал, что Гриша проголодался. Что тут удивляться, он всегда все про него знал. И опять это странное сейчас «Гринь».
— Давай.
Валера ушел к стойке, а Гриша вдруг понял, что он совершенно спокоен, готов к разговору, что даже, если после этого разговора он больше никогда Валеру не увидит, ему все равно полегчает. Неопределенность всех измучила до предела и надо было с этим кончать, так или иначе. «Он сам начнет разговор или я должен? Он же меня позвал, не я — его. Да, ладно все само сделается». Валера принес тарелочки с сосисками, сходил за кофе, уселся и стал есть, обмакивая свою сосиску в горчицу. Ножей не было, и они, как когда-то, откусывали с куска, накалывая на алюминиевую вилку скользкий непокорный горошек.
— Гриш, я не могу больше так жить. Я сам не знаю, почему я это сделал. Мне нечего тебе объяснить, то-есть у меня были тогда какие-то импульсы, я им последовал … но это ничего не объясняет. Ты меня слушаешь?
— Да, конечно. Говори. Я для этого и пришел.
— Не знаю я, что говорить, сам не знаю. Не знаю, как сформулировать …
— Что тут формулировать? У вас это давно? Я ничего не замечал …
— Ты ничего не замечал, потому что ничего не было. Это было всего один раз … клянусь. Ты мне веришь?
— Верю. Да какая разница … один раз, два … Мне теперь все равно.
— Есть, Гриш, разница. Машка не так уж и виновата. Это все я … Она растерялась, а я … я хотел кое-что проверить …
— Да, да. Я тебя слушаю. Что ты хотел проверить? Валер, пойми, для меня сейчас очень важно тебя понять. Думаю, что это невозможно, но я хочу попробовать. Дело в нас с тобой, не в Марусе. В ней тоже, но … сейчас не о ней речь.
— Гриш, для нас с тобой с ранней юности женщины никогда не были проблемой. Мы — избалованы, у нас все получалось … но при всей нашей с тобой похожести, женщины у нас были разные … По-этому все и получилось.