- Глеб убери собаку, пожалуйста! - выдохнула Лера ему в губы и рефлекторно подняла бёдра, почувствовав горячую плоть у входа.
- Пусть смотрит! Я целый месяц был свидетелем его интимных отношений с валенком и терпел.
Граф не вошел. Не проник. Он ворвался. Замер, упав ей на грудь. Вырычал литературное слово собачей терминологии, которое должно было объяснить Чубайсу, кем Лера является для хозяина. И Лера задохнулась. Потому, что Граф сразу дал понять, что она - не валенок. Очень глубоко. Очень резко. До конца дал понять. Несколько раз, чтобы дошло. На всю катушку. Заключив в правой руке ее шею, выдувая ей в рот свою слюну под напором шипящих и свистящих звуков. Потом так же резко остановился, когда ей до взрыва оставалась одна стотысячная момента. Хотелось кричать от досады и царапаться. Она собиралась кончить. До грома в костях. До молний в мягких тканях. Обломал. Пусть хоть одно движение сделает! Садист...
Но он вышел.
- Ты останешься со мной?
«Что?! Он это сейчас хочет обсуждать?»
Когда у неё всё течёт и пульсирует? Разве она, вообще, способна сейчас думать.
- Вернись в меня… - чтобы Новодворская такое сказала?
- Нет.
«Нет?!»
- Сначала скажи. Ты останешься?
Он коснулся огня. Ласково, едва-едва. Но этого достаточно было. Лера не выдержала и пустила руку вниз.
Не успела, Глеб перехватил за запястье.
- Нет, Лера, без самодеятельности. Ты кончишь, после того, как скажешь мне. Да.
- Это не честно, Глеб. Это шантаж.
- Да. Да, Лера… да… да…
Мучительно медленно вошел. И смотрел при этом все время в глаза. Ждал. Знал прекрасно, что на такой скорости и с такой безжалостной нежностью ей не добраться до финиша. Да он и сам уже, кажется, был на грани терпения. Все волоски встали дыбом над мелкими каплями пота. Кожа под ними расцвела симптомами гипертонии. Мышцы налились. Вены на лбу вздулись... Как бы чего не случилось. Как-никак - возраст, не шишнадцать лет.
Лера охнула, потому что Граф одним резким толчком напомнил, что ждёт ответа.
«Ещё так, пожалуйста!»
Она стиснула зубы, заметалась, ногтями вонзаясь в его плечи, зубами в его губу.
- Пожалуйста! - прошептала Лера.
- Скажи, - шёпотом потребовал Глеб.
- Да… - одними губами.
- Не слышу! - в ухо.
- Да! - крикнула, услышала в ответ одобрительный лай собаки.
- Чубайс свидетель.
Вцепился в губы, руками в бёдра. Разорвал поцелуй. Вжался лбом в Лерин лоб. И протаранил почти до боли. Медленно прокатился до конца назад. Снова пропорол. Размазал собой их влагу. Вжался. Зарычал.
«Ещё так, пожалуйста!»
Это вторжение было самым важным. Самым нужным даже. Все последующие толчки просто сливались с ее вспышками пока не растворились в одной общей, влажной, горячей волне.
- Гр… Гл… Глеб, - Лера отодрала от нёба присохший язык, - я никогда не стану членом клуба таежных «прим». Я не умею готовить. Я никогда не выращу ничего, кроме плесени…
Она подняла над его грудью голову. Он уже пятнадцать минут молчал, привалившись к спинке кровати. Между пальцами тлела сигарета, глаза были прикрыты, но он не спал. И хорошо, а то Лера уже хотела устроить первый семейный скандал по поводу курения в постели.
- Зачем? - спросил заторможенно Глеб и затушил сигарету.
- Что зачем?
- Зачем выращивать плесень? - уставился на неё осоловело.
Лера теперь только поняла, почему все такого невысокого мнения о мужских когнитивных способностях сразу после коитуса.
Она хлопнула себя ладошкой по лбу и села, подтянув к подбородку край простыни.
- Глеб, я не приспособлена к жизни в местности, где я не могу получить пиццу в три ночи и узнать все важные новости из соцсетей. Ну, ладно. Готовить я научусь. Я теорию знаю. Для практики тут времени - хоть отбавляй. Стирать, слава Богу, не в проруби и то хорошо. Но здесь нужна хозяйка. У которой палка плодоносит. Я же в этом смысле - пустоцвет.
- Я ничё не понимаю, Новодворская. Какая палка, какой пустоцвет? Ты чё несёшь?
- Ты выпытал у меня согласие здесь остаться, - пояснила Лера. - Я просто предупреждаю тебя, что ты сильно во мне ошибаешься. Просто потом начнутся претензии и все такое… Глеб! Ты здесь взвоешь со мной через неделю. Я тоже, впрочем… Я хочу, чтобы ты заранее знал, с кем связываешься.