Нужно сказать, что остальные сотрудники старались не вмешиваться в такого рода конфликты и лишь недавно появившийся в отделе Толя Ермолаев всячески пытался сблизить позиции сторон. Поэтому, когда Толя начал потакать Мозговому, Калябин обиделся, и с горечью вздохнул:
- Эх, Толя, я вас считал интеллигентным человеком.
Но Толя не шутил и не издевался. Он поднес Калябину рукопись и ткнул пальцем в десятый спутник Сатурна. Виталий Витальевич прочел несколько строк и совершенно изменился в лице. Неприступное, равнодушно-презрительное отношение к предмету, исходившему из рук Мозгового, сменилось самым что ни на есть жгучим детским интресом. Причина столдь внезапной перемены, напоминающей безоговрочную капитуляцию при полном военном превосходстве капитулируемых, заключалась в том, что последние десять лет Виталий Витальевич совместно, а точнее - под руководством профессора Суровягина развивал новую теорию образования солнечной системы. Так вот, в основание этой многообещающей концепции был помещен эмпирический факт совпадения числа планет солнечной системы с числом спутников Сатурна. Теорию эту иногда так и называли - теория двух девяток. Трудно судить, сколь глубоко столь многозначительное совпадение, но доподлинно известно, что сей гигантский труд мог стать основанием для присвоения Калябину звания доктора наук, а Петру Семеновичу Суровягину - титула члена-корреспондента. Потому Мозговой так смело шел впред:
- Да-с, десятый спутник! Подкоп под концепцию двух дувяток, под славную теорию Суровягина-Калябина. Только почему П.С. спустил это мне, а, Виталий Витальевич? Не означает ли сей жест желания нашего дорогого шефа сменить лошадку? А что? Будет теория Суровягина-Мозгового. Неплохо звучит?!
Калябин посинел от злости.
- Ну-ну, не волнуйтесь, дорогой коллега, - успокаивал Мозговой, - Я не такой человек, чтоб отбирать кусок у ближнего, я не гад какой-нибудь.
Толя грустно вздохнул. Он не понимал, зачем двум интеллигентным людям вот так вот заедать друг друга.
Виталий Витальевич, подавив в себе желание чем-нибудь огреть Мозгового, окончательно капитулировал:
- Я только полистаю.
- На здоровье, - одобрил Михаил Федорович.
Теперь уж Калябин не выпустит из цепких рук зловредный труд, не оставив от него камня на камне. Избавившись таким образом от одной неприятности, Мозговой вышел покурить. Но, выйдя в коридор, он не пошел в общую курилку, а почему-то подошел к окну и задумчиво принялся отскребать со стекла засохшую капельку краски.
Когда он вернулся обратно Калябина уже не было.
- А где же Калябин? - спросил Толю.
Толя удивленно посмотрел на Мозгового. Его поразил не вопрос, а неожиданно серьезный тон. Да и сам Мозговой выглядел как-то по-новому. Впрочем, Михаил Федорович быстро поправился и на его лице снова появилась хитровато-ироничная маска, характерная, как многие считают, для людей с легко ранимой нежной душой.
Толя наконец ответил:
- Виталий Витальевич пошел к профессору посоветоваться.
- Да-да, конечно, дело серьезное, - Мозговой подмигнул зачем-то и, усаживаясь за рабочий стол, многозначительно повторил: - Очень серьезное.
В комнате воцарилась деловая атмосфера. Ученые склонились над важными расчетами. Отрешившись в воображении, от обыденной реальности: просиженных стульев, неуклюжих столов, запыленных окон, обрамляющих однообразный мартовский пейзаж с аллеей скрюченых кустов сирени, отделавшись от банальных человеческих обязанностей, есть, пить, любить, ненавидеть, они взлетали высоко над проводами линий электропереадч, над крышей института и крышами жилых домов, и даже над шпилями министерств, мимо удивленных ворон и смелых парашютистов; сквозь толстый облачный слой циклона, казалось навеки нависший над городом, они поднимались дальше в пространство редеющего воздуха, совершенно не страдая от нехватки кислорода - туда вверх, где нет никакого верха, а наоборот, есть так называемые бесконечные глубины Вселенной.
Первое приближение
Не прошло и недели с тех пор, как на столе Петра Семеновича Суровягина появилась заказная бандероль, надписанная крупным детским подчерком. Еще не был написан разгромный отзыв на подлый подкоп под теорию двух девяток, еще все были живы и здоровы, когда у проходной института посреди рабочего дня появился невысокий коренастый человек лет пятидесяти. Уже по одному тому, как он пытался войти в одну из трех парадных дверей, которая еще ни разу не использовалась по назаначению, вахтерша Катерина Ивановна определила в нем инородное научному институту тело.
Прорвавшись наконец внутрь, тело потребовало немедленной аудиенции ни много ни мало как с самим Петром Семеновичем Суровягиным. Но нездоровый вид - небритое лицо и лихорадочно бегающие глаза - вызвали у охраны справедливое негодование, вылившееся в законное требование предъявить документ. Документов, однако, пришелец никаких не показывал, а продолжал настаивать на аудиенции без всяких предварительных условий.
Катерина Ивановна сообразила, что этот человек так просто не уйдет и схитрила:
- Профессора Суровягина нет в институте, но я могу вызвать его сотрудников.
- Какая нелепость, - возмущался пришелец, что за порядки?! Я пришел по очень важному делу. Да, да, по очень важному, именно для самого профессора, сообщите ему сейчас же или я сам...
Он попытался всетаки пройти, но вахтер перегородила ему дорогу, показывая всем своим видом, что будет стоять насмерть.
- Я вызову милицию, если не прекратите, - запугивала Катерина Ивановна.
Но ее слова привели к обратному эффекту.
- Ах, так?! - крикнул незнакомец и, бешенно сверкая глазами, усилил натиск, пытаясь протиснуться в узкий проход. По его лицу пошли лихорадочные розовые пятна, он сжал кулаки, и казалось, вот-вот случится какая-нибудь хулиганская выходка. Но вдруг голова его резко откинулась назад, шапка слетела, обнажив густую огненно-рыжую шевелюру, а ее обладатель тут же обмяк и начал валиться в объятия Катерины Ивановны. Та его ловко обхватила и, протащив буквально два шага усадила в старое кожанное кресло. Катерина Ивановна, боевая медсестра отечественной войны, видела и не такое. Она похлопала незнакомца по щекам, приподняла профессиональным движением веко, из под которого показался зеленный остекленевший глаз, и определила легкий обморок.
- Что ж с тобой делать, болезный?
Тем временем вокруг вахты стал собираться ученый народ и давать советы. Кто-то принялся уже уже набирать номер скорой, но вахтерша отговорила, объяснив, что ничего страшного не случилось, а так , легкое переутомление. И правда, незнакомец вскоре открыл глаза и попросил попить. Катерине Ивановне даже стало жалко его и она напоила больного водой, и даже позвонила в Суровягинский отдел. Трубку взял Толя Ермолаев. Выслушав сбивчивое изложение последних событий, он тут же спустился на проходную.
Незнакомец продолжал недвижимо сидеть блуждающим взглядом осматривая гипсовый бюст основателя института. Тот, казалось ему, строго смотрел прямо на него. Потом в поле зрения появилось совсем молодое растерянное лицо.
- Вы к профессору?- спросил Толя.
- Нет, нет, - вдруг испугался незванный гость, - Знаете что, помогите мне подняться.
Толя приподнял гостя и они нетвердо ступая вышли из института. За чугунной оградой рыжий притормозил и спросил у Толи:
- У вас не найдется два рубля?
Толя Ермолаев не ожидал такого поворота событий.
- То есть как это... - Толя запнулся, - у меня, конечно, есть, но...
- У меня, кажется температура и голова... - шептал незнакомец, - отвезите меня домой, на такси. Деньги я верну, дома, у меня там...
Ермолаев остановился в нерешительности. Ему не хотелось срываться во время рабочего дня и ехать, судя по деньгам, черт-те куда, и неизвестно еще для чего.
- Но я на работе, - сопротивлялся Ермолаев.