– Еще бы, – криво ухмыльнулся неприятель. – А вот у меня претензия имеется на пару-тройку деревень…
– И, надо полагать, на лесопилки, которые расположены в них.
– И на лесопилки тоже. И на участок леса. Твой дед, Лоренс, обманом их у нашей семьи увел.
– Все было совершено согласно брачному договору, – занудным голосом в тысячный раз повторил граф, вот только его никто не послушал.
– Так почему бы, – мягко вклинился сторонний наблюдатель, – брачным договором эту проблему не решить?
Секунды недоумения разразились криком:
– Мою дочь?! За этого негодяя?!
– А есть другие варианты? – безнадежно уточнил Сет после минутного раздумья, наполненного ревом оскорбленного виконта. Увидев однозначный ответ королевского посланника, хлопнул себя по коленкам и выбрался из кресла. – Что ж, тогда у нас нет выхода. Я думаю, в течение полугода…
– Недели, – возразил серый плащ с поощрительной улыбкой.
– Недели?!
– Но договор… – нахмурился старик
– Уже готов. Наши специалисты учли все факторы данного конфликта и подготовили максимально компромиссный договор. Вы с ним сможете ознакомиться на церемонии.
– Я понял – севшим голосом откликнулся Сет. – Все пройдет здесь?
– Да, через неделю будьте добры явиться.
– До свидания. Доброго вечера, виконт.
– Всего наилучшего, граф.
– Чтоб тебе подавиться, Лоренс!
Сет был в ярости, и, не имея сил ее в себе держать, рявкнул на Эдмонда, ждавшего за дверями:
– Выводи коней!
Уже далеко за границей замка, путь к которой не запомнился Сету совершенно, граф немного успокоился и начал обращать внимание на окружающее.
– Снег пошел… Где остальные?
– Я сказал им отстать ненадолго, – ответил Эдмонд. – Что хотел от тебя старик?
Сет едва сдержал рвущиеся с языка ругательства.
– Была бы воля старика, нас бы ожидала война. Но вмешался король…
– Ты виделся с королем?!
– Нет, всего лишь с его посланником, но воля его величества была выражена предельно четко. Он не хочет, чтобы в сердце страны его вассалы затеяли междоусобицу, и предложил… хм, приказал нам… помириться.
Эдмонд нахмурился, не понимая, в чем суть.
– Нам предложено объединить земли. Ну, как объединить – поскольку у старика только сопливая дочь и нет наследников…
– Брачный договор?
– И свадьба через неделю, – хмуро подтвердил Сет. – После смерти виконта его владения перейдут в пассивную собственность дочери. Когда у нее… у нас с ней родится мальчик, он станет наследником объединенных земель. И никаких споров.
– Ты имеешь право отказаться?
– Ты в своем уме, Эдмонд? Кто отказывает королю?
– Может быть, есть способ…
– Угомонись, друг. Нас поставили перед фактом. Нам приказал король – и ослушаться его равнозначно признанию в измене. Так что свадьба будет, хочу я того или нет.
Сзади послышался шум приближающейся кавалькады, Эдмонд кинул взгляд за спину, ожидая увидеть свой отряд, однако друзей догоняла не охрана, а пятеро всадников, ощерившихся мечами. Первый выхватил притороченный к седлу самострел и пальнул наугад в сторону Сета, к счастью, промазал – и стал налаживать новую стрелу.
– Н-но! – Эдмонд понукнул своего коня и хлестнул по крупу сетова. Друг пригнулся – над его головой снова просвистело.
– Налево, – Сет махнул рукой другу, – разделимся!
Эдмонд послушно отделился, проскакал около минуты в другую сторону и понял, что за ним никто не сорвался – все всадники предпочли видеть добычей графа. Ругнувшись, мужчина развернулся.
Тем временем, Сета уже успели подстрелить. Вместе с его левой ногой синхронно дергалась в седле стрела, застрявшая в бедре. Снег летел из-под копыт разгоряченных коней, дыхание вырывалось с хрипами и мутным туманом.
Своеобразная погоня: впереди Сет, за ним преследователи, за ними Эдмонд – продолжалась около десяти минут, пока стрелок не перестал мазать: очередная стрела попала графу в бок. Сет начал валиться, Эдмонд обнажил меч, готовясь защищать упавшего, однако кавалькада внезапно плавно ушла вправо, обогнула раненого и скрылась в перелеске.
***
«Из этого безумия априори не могло выйти ничего хорошего. Я держусь из последних сил, мои запасы на исходе, а связи так и нет. Боюсь, эта западня мне не по зубам.
Хотя… сегодня буря ненадолго стихла, и на клочке неба сквозь марево туч я увидела золото просвета далекого холодного солнца. Это прекрасно и в то же время пугает. Не могу больше здесь оставаться одна».
Я подула на заиндевевшие пальцы и попыталась зажать самописец костяшками, но тот выскользнул и потерялся в теплоизоляции. Стены палатки вокруг меня в кои-то веки колыхались от ветра ровно, а не истерически, в такт буре. С тяжким усилием перевела мысли с отчаяния и жалости к себе на тему злободневных забот.
– Успокойся, все будет в порядке. Гумпомощь уже в пути и спасение не за горами. Как думаешь, Бродяга, когда они поняли, что связь со мной в принципе потеряна? Вот я больше чем уверена, что эта задавака Лиз специально не просматривает данные о моей локации, чтобы лишний раз обо мне руководству не напоминать… Ведь были же подозрения, что она меня подсиживает – надо было копнуть на нее чего-нибудь. Слу-ушай, а может, я о ней просто плохо думаю? У нас же, черт возьми, общество презумпции невиновности… Да и какое ей сейчас дело до того, что я тут о ней думаю!..
«У меня начинается психоз – я выдумала себе собеседника и вместе с ним обсуждаю моральные проблемы нашего общества. Мораль вдалеке от цивилизации смотрится глупо.
Это как-то по-дурацки, но у меня кончаются чернила. Кажется, что я использую эти свои несчастные записульки как единственный канал связи с людьми, так я ощущаю, что не одна осталась на планете. И этот канал вскоре оборвется, и я действительно останусь совсем, совсем одна.
Сегодня у меня на ужин шоколадный батончик. Королевская трапеза, черт подери! И как резко здесь меняются приоритеты. Буря стихает все чаще, мне кажется…»
Нет, не кажется. Погода и в самом деле стала милостива ко мне: в кои-то веки проглянуло солнышко, хоть и сквозь тучи, но оно наполнило сердце горько-сладкой тоской. Мне тотчас стало стыдно за свои эмоции, как будто я возвышенно страдаю на публику. Но потом стало как-то плевать на все, и лицо омывали редкие холодные лучики далекого светила.
«Последняя запись и последняя ракета. Если меня не увидят сегодня, я погибну здесь. Ну, так пусть хотя бы кому-нибудь останется мое имя:…».
Сочинение последнего, сочащегося горьким пафосом, послания прервал далекий свист. Я насторожилась. Спустя минуту напряженного ожидания послышался далекие-далекие звуки, от которых уже отвыкли уши. Но шум мотора ни с чем не спутаю.
Силой воли я приглушила ликование: меня нашли, ракета даром не пропала! – и заставила себя думать критически. Сначала все проверить, а потом – радоваться. Иначе разочарование меня убьет.
Вооружившись прожектором, я в прямом смысле вставилась во внешний костюм, вот так, в привычном лыжном, который стал своеобразной второй кожей. Не помню уже, когда в последний раз его снимала.
Ночь была тихая и мрачная, морозный воздух дрожал в свете фонаря. Я изо всех сил напрягала слух в надежде снова уловить посторонние звуки, но все было как всегда. И звук мотора растаял в снежной взвеси. Острый тугой ком собрался в горле – но я не собиралась плакать, наоборот, криво усмехнулась: до чего же убедительны выверты собственного мозга! Но для очистки совести все-таки решила пройтись вокруг.