Во всех этих требованиях нет ничего коммунистического. Чего добивается Бабёф? Осуществления якобинской конституции 1793 г. и исполнения ряда якобинских декретов, как-то: декрета от 27 февраля 1793 г. о наделении национальными имуществами «защитников отечества», декрета от 13 сентября того же года о предоставлении главам семейств, не владеющим землей, права льготной покупки эмигрантской земли, декрета от 23 июня об организации помощи бедным, декрета от 15 октября о мерах к искоренению нищенства и т. д. Но важно, что он заинтересовался уже экономическим положением масс, заинтересовался судьбою рабочего, фигура которого, согбенная под тяжестью невыносимого бремени дороговизны, начинает все решительнее вытеснять со страниц бабёфовской газеты абстрактного «гражданина» и защитника прав народа.
16 фримера Комитет общественного спасения издал распоряжение, согласно которому существовавшая в оружейных мастерских поденная заработная плата заменялась платою сдельной, и хозяевам мастерских предоставлялось право сокращения рабочего персонала, с тем, чтобы рабочие, подпавшие под сокращение, направлены были в армию. Это мероприятие Комитета вызывает самую суровую отповедь со стороны Бабёфа. Он сопоставляет декреты, покровительствующие чудовищному вздорожанию цен на предметы первой необходимости, с актами, направленными на «окончательное разорение рабочего класса». «Единственным результатом этого мероприятия будет то, что большое число рабочих, отцов семейств, содержавших семьи на свой заработок, оставят, направившись в армию, целые толпы женщин и детей, обреченных на крайнюю нищету, посреди полчища лавочников и торговцев, созданных, кажется, для того, чтобы давить и заставлять умирать с голода настоящий народ». Наряду, с этим Бабёфа возмущает прекращение казенных заказов на пошивку военного обмундирования, заказов, которые давали пропитание «женам санкюлотов».
Более подробному анализу Бабёф подвергает в том же номере разрешение свободного вывоза звонкой монеты, меры, направленной к уменьшению массы находящихся в обращении ассигнатов и упразднение максимума. Его выводы относительно неизбежных результатов этих мероприятий носят совершенно безотрадный характер: «Не надо удивляться, если рабочий, даже зарабатывающий такое количество денег, которое прежде можно было бы назвать суммой, умирает сегодня с голоду…» Что касается отмены максимума, «прекрасные результаты ее уже налицо» и «обращение сената к французскому народу» (подразумевается адрес Конвента по поводу отмены максимума) уже успело смягчить души всех лавочников и торговцев. «8 нивоза говорят о негодяях, распространяющих слухи о близком голоде. Но ведь голод уже наступил… Снова всплывает вопрос о максимуме. Он необходим. Вы признали, что не можете обойтись без него, вы восстановили максимальные цены на дрова. Но если нельзя обойтись без таксации дров и хлеба, то нельзя делать исключения для других предметов первой необходимости. Разве мне нужно только хлеба и дров?..»
Шаг за шагом крепнет реакция. Бабёфу остается только регистрировать все новые и новые контрреволюционные выпады термидорианцев. «Конвент плебеев! — восклицает Бабёф, — что хорошего скажу я о твоих делах?.. Кажется, все элементы контрреволюции восстают из хаоса… Здание республики потрясается в его основах».
Безвыходность положения заставляет Бабёфа идеализировать ненавистные ему времена Робеспьера. В то время как термидорианцы стараются убедить народ устами немногочисленного меньшинства, что все обстоит благополучно, Робеспьер поступал гораздо благоразумнее. При нем народ не жаловался, и убеждать в благополучии приходилось только незначительное меньшинство. Во времена Робеспьера народ не волновался, потому что у него не было недостатка в предметах первой необходимости, он располагал в изобилии средствами к труду и заработок рабочего был для него вполне выгодным. Благодаря этому и было возможно укрепить тиранию… Иначе обстоит дело теперь. «Когда вы делаете невозможным для меня приобретение дров и хлеба, повышая до чудовищного уровня все цены, лишая меня всякой возможности трудиться и, наконец, затыкая мне глотку, чтобы положить конец моим справедливым протестам, — вы всем этим ставите меня на порог отчаяния… и мне не надо размышлять много времени, чтобы убедиться, что вы являетесь единственной причиной всех моих бедствий». Этот отрывок очень характерен: он знаменует решительный шаг к переоценке якобинской диктатуры.