В донесениях агента седьмого округа очень большое место занимала военная тема: очевидно, вследствие того, что ранее Парис уже вел работу среди войск. Как и многие другие, он рапортовал о благоприятных для заговорщиков настроениях среди военных: они не против почитать о преимуществах Конституции 1793 г. и сообщают о том, что товарищи в Рейнской и Итальянской армиях демонстрируют неповиновение начальству. Афиша «Солдат, остановись еще», по словам агента, имела большой успех: к ней выстроилась очередь в две тысячи человек, а затем командир подоспевшего патруля сорвал ее, сказав, что даст почитать своим подчиненным. Также Парис свел полезное знакомство с генералом М. Ганье и регулярно получал от него обстоятельные советы о методах силового захвата власти, которые пересылал в штаб.
Регулярно в отчетах Париса фигурировали различные пугающие слухи: то «тираны» подготовили компанию убийц для расправы с энергичными писателями, то в ближайшее декади термидорианцы собираются поднять ложную тревогу, то обыски в домах бывших монтаньяров устраивают с тем, чтобы обнаружить документы, проливающие свет на деятельность демократов, то роялисты готовят военную форму, чтобы смешаться с патриотически настроенными солдатами, то ложные слухи о финансировании «Трибуна народа» власти распускают намеренно. Слухи о том, что восстание бабувистов должно вот-вот начаться, тоже тревожили Париса. 9 флореаля некий патриот сообщил ему, что выступление должно произойти ближайшей ночью: так, мол, говорят в кафе Китайских бань. Парис не поверил, но на всякий случай велел своим людям быть готовыми ко всему: «Я не смог, признаюсь вам, противостоять рвению». 12 флореаля снова тревога: полицейский легионер угостил яблоком военного - не сигнал ли это к братанию? В то же время Парис не был готов к восстанию: в тот же день он сообщил Тайной директории, что момент упущен, сделать плакаты, как написано в инструкции, проблематично, потому что денег на покупку палок и картонок у него нет. Еще через два дня агент попросил, чтобы в «Трибуне народа» (следовательно, он знал, что переписывается с его автором) появилась пара слов для успокоения слишком разгоряченных демократов, которые не умеют держать язык за зубами и думают, что их предприятие - это развлекательная прогулка{436}.
Отчеты Казена осилить непросто: агент восьмого округа писал чрезвычайно безграмотно. В одном месте он даже назвал агитку «Доктрина Бабёфа» - «Доктриной па бёфа» (doctrine de pas beuf). Очевидно, что фамилия руководителя заговора была для него лишь бессмысленным набором звуков; стоит ли ждать, что Казен что-то смыслил в коммунистической идеологии?! Несмотря на это, он выдвигал рационализаторские предложения: привлекать к агитации женщин и проводить собрания на дому у частных лиц, и всякий раз у разных. Казену не хватало решительно всего: он просил выслать денег, бумаги, перьев и пистолеты{437}.
Сообщений из девятого округа сохранилось немного, зато сохранилось письмо Тайной директории его агенту Дерэ с вопросом о том, почему от него до сих пор нет отчета. Возможно, тот медлил из страха: два дня спустя он написал в штаб о том, что правительству, похоже, все известно об их планах, по крайней мере так поговаривают. Бабёф успокоил Дерэ, написав, что никто ничего не знает: есть, мол, только общее беспокойство из-за смелых писателей. После этого из девятого округа пошли, наконец, списки патриотов и «шуанов» и другая информация. Также Дерэ сообщил, что есть ордеры на арест Казена и Россиньоля: следовательно, он был знаком и с другими агентами, и с военным руководством заговора - тут конспирация явно хромала{438}.
О деятельности Пьеррона, которого, как уже говорилось, сделали агентом позже остальных, не сохранилось сведений. Есть только адресованное ему письмо с назначением. Принял ли он его - неизвестно{439}.
Бодсон, агент одиннадцатого округа, будучи давним знакомым Бабёфа, позволял себе, как и Фике, несколько поучать руководителей заговора: наравне с Казеном он обращал внимание на необходимость задействовать детей и женщин, иметь готовые агитационные материалы на момент начала восстания и заявлял, что пропагандировать в пригородах гораздо важнее, чем то, чего требует Тайная директория. В целом от отчетов Бодсона веет пессимизмом, скепсисом и беспокойством, если не паникой. Он волновался по поводу недоверия, которое может возникнуть между патриотами из-за разности взглядов на революцию (мы помним, что Бодсон был эбертистом, тогда как господствующим настроением среди левых сил в IV году была ностальгия по Робеспьеру!), отмечал, что к движению боятся присоединиться люди, способствовавшие термидорианскому перевороту из лучших побуждений, а теперь опасающиеся мести. Бодсон призывал штаб не полагаться на помпезные рапорты других агентов и иметь в виду, что многие люди, «как автоматы», ничего не смыслят ни в Конституции 1793 г., ни в нынешней. К 29 жерминаля он так и не смог приступить к работе в двух из четырех вверенных ему секций, поскольку никого там не знал. 13 флореаля Бодсон писал, что настроение неуверенное и надо бы позволить народу знать больше о планах заговорщиков; также беспокоил Бодсона непроясненный вопрос о дате восстания: его начала ждали накануне. В последнем из сохранившихся отчетов Бодсон просил дать ему больше времени на выполнение заданий и не требовать невозможного{440}.