Настроения в двенадцатом округе, судя по отчетам Моруа, напрямую зависели от положения дел в полицейском легионе: пока легионеры бунтовали и формировали общественное мнение, настрой был лучше некуда. Вслед за нетерпением, когда вспышки в середине флореаля не случилось, пришло разочарование. В последнем отчете Моруа жаловался на то, что оказался в крайне неприятном положении: его считают предателем; патриоты, многие из которых пригласили из пригородов близких (видимо, участвовать в восстании), и попросту бегают от него{441}.
Писал Моруа, как и Казен, со множеством ошибок. Политическая грамота тоже давалась ему нелегко. Казен с удовольствием отмечал, что народ говорит о Конституции 1793 г. и скучает по Робеспьеру, но, похоже, имел некое смутное представление о том, что настоящей целью заговорщиков является коммунизм. В одном из его отчетов есть пассаж на эту тему, правда, довольно невнятный:
«Я ежедневно стараюсь дать почувствовать своим малообразованным собратьям, что демократия - это общее счастье, реальное равенство, и не химерическое и иллюзорное, внушить им, что слово собственность состоит не в том, чтобы обладать домом или землей, а в каком-то ремесле, что жить в обществе - это не то, как если чудище из правительства провозгласит аграрный закон, от которого ему самому смешно; одни лишь бумаги, которые я получаю от вас, служат мне компасом, которым я руководствуюсь»{442}.
Это маловразумительное высказывание, толком не позволяющее сделать вывод о том, был ли Казен действительно коммунистом или нет, - единственное или практические единственное сообщение на тему проекта «совершенного равенства», встречающееся на страницах агентских отчетов. Если прочитать эти отчеты сами по себе, не зная о том, что они относятся к заговору коммуниста Бабёфа, создастся полное впечатление, что инсургенты готовят реставрацию режима II года. Слова о Конституции 1793 г., Якобинском клубе и трагедии 9 термидора встречаются постоянно, но свидетельства понимания, принятия, пропаганды именно коммунистических идей найти не так-то просто. Причем это касается и «случайных», и «неслучайных» агентов: и тех, кто общался с Бабёфом давно, и тех, кто получил анонимный пакет с инструкциями уже в жерминале; и грамотных, и неграмотных.
Как мы видим, состав агентов был очень разнородным не только в смысле их образованности, но и в том, что касается близости к центру: одни были активными творцами заговора, другие - мало что понимающими исполнителями. Правила конспирации, по-видимому, тоже не были одинаковым для всех.
За день до ареста бабувистов, 9 мая (20 флореаля), состоялось собрание окружных и военных агентов вместе с членами Военного комитета. Явились туда, если верить Гризелю, далеко не все. Те агенты, что пришли, - Парис, Казен, Бодсон - изложили свои соображения относительно тактики будущего захвата власти и доложили о всеобщем нетерпении и готовности масс к выступлению. Однако Военный комитет счел, что выступать еще рано, и запросил у агентов более точные сведения, чем доставленные ими{443}. Но, как мы знаем, сведения эти уже не понадобились...
И все же работу агентов нельзя назвать неудачной или некачественной. Хотя их отчеты и пестрят порой нелепыми сплетнями, кажущимися важными сообщениями, из них явствует, что агенты добыли массу сведений военного и стратегического характера и провели огромную агитационную работу Могло ли в таком случае их предприятие увенчаться успехом? Могло ли оно пойти по намеченному плану хотя бы на первых порах? Беглое знакомство с отчетами наводит на мысли о положительном ответе на этот вопрос: едва ли не с каждой страницы опубликованных правительством документов звучат слова о всеобщем недовольстве текущем положением и теплом приеме бабувистских афиш. Но не выдавали ли агенты желаемое за действительное? Людям свойственно судить об общественных настроениях по настроениям своего окружения, а окружение агентов, естественно, разделяло их взгляды. Кроме того, представляется, что бабувисты просто поймали удачный момент - их движение совпало с восстанием в полицейском легионе, члены которого мутили воду не хуже специально проинструктированных агентов. Когда восстание сошло на нет, улетучился и радостный тон агентских докладов.