— Эсквилин и Виминал — лучшие места Рима, — сказал Геспер, обращаясь к своему спутнику, но Люцифер был оглушен городом, придавлен его деловой толчеей, и голова у него шла кругом; он озирался по сторонам с какой-то растерянностью; в Остии было тоже шумно, но не так, как в Риме: город мира казался рыжебородому вольноотпущеннику кипящим котлом.
Их ожидало печальное зрелище: вместо дома патрона чернели обугленные бревна и балки; все было разрушено, покрыто толстым слоем пепла, в котором рылись две-три рабыни.
Геспер спешился, подошел к невольницам и расспросил их о госпоже.
— Горе нам, горе! — воскликнули они. — Господин и его сыновья убиты, госпожа бежала, а куда — не знаем, слуги и рабыни…
— А дом? Почему сожжен?
— Толпа разграбила… пьяная толпа… Власть отдала ей этот дом… Гракх тоже погиб, и его дом сожгли…
Вольноотпущенники стояли бледные, растерянные. В Риме было страшно. Они ощущали трепет, пробегавший по жилам, и, думая о гибели своего патрона и его семьи, о разграбленном имуществе, приходили в ужас.
— Бежать отсюда, бежать! — озираясь, шепнул Люцифер. Но Геспер воспротивился:
— А месть?
Вечером они добрались до Раудускуланских ворот, ведя лошадей под уздцы.
Рим затихал. Отдаленный шум и говор еще смутно долетал из плотно населенных улиц, из домов и гостиниц, но уже мало-помалу устанавливалась тишина, предвестница вечернего отдыха и покоя.
Геспер и Люцифер вошли в таверну, сели за стол у входа и потребовали вина. В раскрытую дверь белели колонны дома Аристагоры, а верхняя часть его пропадала во мраке. Порывистый ветер врывался в таверну.
Не сводя глаз с колонн, вольноотпущенники молча пили.
Выйдя на улицу, Геспер шепнул:
— Стереги лошадей, а я сам справлюсь.
Люцифер облегченно вздохнул: он трусил и боялся испортить все дело.
Черная ночь проглотила Геспера, точно он провалился в бездну; Люцифер остался один.
Геспер обошел дом и проник в садик. В перистиле был свет, и вольноотпущенник, притаившись, наблюдал за рабынями, которые вытряхивали тюфяки, готовясь ко сну. Когда же они на мгновение удалились, он бросился вперед, спрятался за колонну и, сняв с себя калиги, прошел на цыпочках в таблин, а оттуда — в атриум. Аристагоры нигде не было.
Он задумался и, догадавшись, что она, вероятно, легла, вернулся в перистиль.
В это время боковая дверь приоткрылась, грудной голос коснулся его слуха:
— Не забудь запереть двери.
При свете огня он увидел богоподобное лицо гречанки, ее грустные глаза, и легкое восклицание сорвалось с его губ: он узнал ее.
— Кто здесь? — с испугом вскрикнула Аристагора.
— Не бойся, госпожа, это — ветер…
— Нет, нет, — воскликнула гетера, направляясь к колонне, за которой стоял Геспер. — О всемогущие боги! — вскрикнула она, увидев его тень. — На помощь!
Из-за колонны сверкнуло лезвие кинжала: холодный клинок, острый, как бритва, мгновенно пронзил ее сердце. Она упала легко и неслышно, и рядом с ней что-то звякнуло и откатилось.
Геспер нагнулся, схватил круглую вещь и бросился в сад.
— На помощь! — кричали рабыни. — Госпожу убивают, режут!
В одно мгновение сад наполнился людьми; они бросились на Геспера, пытаясь его схватить, но вольноотпущенник, отчаянно работая в темноте оружием, пробивался на улицу.
Выбежав к таверне, он огляделся, услышал легкий свист со стороны Раудускуланских ворот. Там был Люцифер, там ожидало спасение и воля.
Геспер бросился к воротам; в темноте виднелись фигуры лошадей и всадника.
— Ты? — шепнул он.
— Я. Вторая стража прошла.
На улицу вырвались крики, и толпа рабов бросилась к воротам.
— На коней! — воскликнул Геспер. — Да хранят нас боги!
И они помчались, беспрестанно понукая лошадей, в глубь города, готовые убить всякого, кто бы осмелился их задержать.
Отъехав несколько стадиев, Геспер остановил коня: только теперь он заметил, что был босиком.
— А калиги? — вскричал он. — Я забыл их в перистиле.
— Наденешь мои, — сказал Люцифер, погоняя коня. — А завтра себе купишь…
— Ну, а ты?
— Я переночую где-нибудь под кустом в Виминале.
— А лошади?
— Продай, — посоветовал Люцифер и только теперь стал расспрашивать об Аристагоре.
— Убита, — шепнул Геспер, — и если я не ошибся…
Они остановились на ближайшей площади. Геспер разжал руку, и круглая гемма засверкала, как кусок золота, при тусклом пламени светильни. Он вгляделся в нее, протянул Люциферу:
— Узнаешь этого мужа? Нет? Это — Сципион Эмилиан, а убитая гетера — его любовница Лаодика. Я сразу узнал ее!