Ну когда устанется навсегдаи вода перестанет ждатьи отстанет по берегу молодаза утопленником бежать,и станет тогда так легко лететь —как без камня над головой,как машина падает на Литей…и шумит летейской травой.
Анджей Иконников-Галицкий. «Лает лампочка, и весь город спит…» [23] ;
На фиолетовом лицеЧетвертый седовласНосил морщины мудрецаСвинец храня для глаз
Анри Волохонский. «Дом и река» [24] ;
Сперва как венценосная змеяСмотря со стороны иду к вам я.Ходя в яйце змеи пернат зарытыйСпит – как бы херувим, во мне сокрытый
Анри Волохонский. «Павлин асана» [25] ;
В просторе том предел для окНевидим ибо тамНигде не рдел ни солнца стокНи звездная желта
Анри Волохонский. «Последняя видимость» [26].
Обратим внимание на то, что ударение в авторском неологизме желта соответствует употреблению кратких прилагательных в предикативной, а не в атрибутивной функции.
Встретилось и существительное мужского рода желт:
Хлебушка краюху мне, черной сладости огнейнад летящей в ночь рекой, я и сам еще такой.Молока, что солнца желт разливает цвет парной.Что ты чертик, что божок, ты сегодня не за мной.
Давид Паташинский. «Хлебушка краюху мне, черной сладости огней…» [27].
Краткие прилагательные бывают омонимичны не только существительным, но и наречиям, соответственно в поэзии встречается их синкретическое представление:
свобода, значит… сова, не видя стекла,ткнется в окно деревянно – и отлетает в угол…в славянском шкафу, где заперты наши делавсё еще снится гражданская красная вьюга
Виктор Кривулин. «Сова на шкафу» [28].
Следующий пример демонстрирует двойственную грамматическую принадлежность слова в позиции анжамбемана – стихового переноса, когда границы строки не совпадают с границами предложения или синтагмы:
затем приснится солнце горячо роняющее жидкую коронукогда я подошел и тронулза каменное тонкое плечо
Давид Паташинский. «пришел домой свеча одна горит…» [29].
Слово горячо здесь можно прочитать и как краткое прилагательное, и как наречие.
На границе строк возможна и потенциальная субстантивация наречия, омонимичного прилагательному:
Но с ним хозяин не играетИ в блюдечко не наливаетС бараньим мясом горячоБурлящее в горшке харчо
Михаил Крепс. «Русский Пигмалион» [30].
В обоих примерах потенциальная субстантивность слова горячо получает сильную рифменную поддержку существительными плечо и харчо.
Несовпадение ритмической структуры текста со структурой синтаксической является решающим фактором грамматического синкретизма, свойственного слову тихо в таком контексте:
У медведихи и ухослышит дышащее тихо тёплое, теплее пуха, эхо —и лесное мухо,и заплаканное мыхоходят в лабиринтах слухав мягких тапочках из меха.
Екатерина Боярских. «Малая медведиха» [31].
Причастие дышащее – это слово, которое может активизировать и глагольные, и адъективные свойства. И те и другие оказываются релевантными в пределах строки (дышащее [как?] тихо и дышащее [что?] тихо). Приоритетно, конечно соответствующее норме прочтение слова тихо как наречия. Однако автор настойчиво вводит в текст существительные на -хо: эхо, мухо, мыхо, на фоне которых и слово тихо может быть воспринято как существительное.
В другом тексте слова тихо, душно и тошно тоже грамматически двойственны в позиции анжамбемана:
Быт заедало. Тикатьпереставал быт,и становилось тихона цыпочки копыт,подслушивая в отдушину.Но бил из скважины ключ,и становилось душнона корточки, и коклюшхрипел из петли вязанья,а в двери, где только мог,меж тумбочкой и Рязаньюврезался дверной замок,и становилось тошнонавыворот, за порог
вернутьсяПаташинский 2008-а: 231. Ср.: Мне мало надо! / Краюшку хлеба / И каплю молока. / Да это небо, / Да эти облака! (Велимир Хлебников. «Мне мало надо!..»)