человеческое телоне расходится как мылов напомаженной водеоно никогда не бывает былооно всегда сейчас и где
Мария Степанова. «человеческое тело…» / «Война зверей и животных» [46].
А в тексте Николая Голя слово были как существительное и как глагол вполне могут меняться местами в восприятии читателя:
Высокое искусство романтизмане жаловало низменных примет.Какие были, черт возьми их, были!Какой вскипал и разгорался пыл!…Все знают – обокрали и побили.Романтик говорит, что – прокутил.
Николай Голь. «Романтизм» [47].
Синкретичное имя как результат обратного словообразования
Многие поэты извлекают синкретическое имя или непосредственно существительное из совокупности современного прилагательного и древнего имени, застывшего в идиомах, наречиях, безличных предикативах. В стихах появляются разные падежные формы существительных пусто (← попусту), поздно (← допоздна), светло и светла (← засветло), темно (← затемно), давно (← издавна), сухо (← досуха, насухо, посуху) и т. п.:
Всё – блажь ночей, причуда их, загадка.До слабого рассветного позднатворится, при мерцании огарка,печальное признание письма.
Белла Ахмадулина. «Глубокий обморок» [48] ;
подарю тебе солнце и звездыи старый сундукгде хранится прекрасное поздно и золотое вдруг
Давид Паташинский. «мое дорогое» [49] ;
Заветный дом – светло замроженоОт крыши тень – крылом. Стучу в светлоперепелом – там ждут меня давно —
Ноэтоневозметоневозмо!..................На дверь и стены зырит как в трюмо —и там – я сам – портрет и натюрмо
Генрих Сапгир. «Бутырская тюрьма в мороз» / «Генрих Буфарёв. Терцихи» [50] ;
Бумага стерпит и не то. Позор забудется под утро.Заснет, согнувшись у стола, печальный кукольник забав.Сложилось в землю шапито. Луна, забытая, как кукла,плеснет хрустального светла, дорогу солнцу угадав.
Давид Паташинский. «Бумага стерпит, люди – нет. Еды осталось на неделю…» [51] ;
Лишь ты вздохнешь украдкойС чужого высокаВ ответ на чуждый стон.
Сергей Вольф. «Остаточная грусть…» [52].
В подобных, достаточно многочисленных случаях обратного словообразования (редеривации) невозможно и не нужно искать единственную мотивирующую основу неологизма, воспроизводящего древнее синкретичное имя. Авторское преобразование формы не просто происходит на фоне всей парадигмы, хотя бы и дефектной, но и восполняет эту парадигму. Поэты частично достраивают разрушенные парадигмы, осколки которых сохранились только в наречиях:
– Нельзя разрушать искусство,душе пустотой грозя!– Тогда покажите пустои дайте мне что нельзя!
Михаил Яснов. «Памяти Олега Григорьева» [53] ;
Сад стоит ногами на кровати – веки стиснув, руки – на перильца,Одеялко на потлевшей вате в тесную решетку утекло.Никуда не дернуться дитяте обмершего града-погорельца,Никому не отольется в злате вечное повапленное тло.
Олег Юрьев. «Песня» [54] ;
Костер сгорел дотла, и тлохранило ровное тепло.Сквозь тонкий куполок теплароса осенняя текла.
Михаил Дидусенко. «Костер сгорел дотла, и тло…» [55] ;
всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…нерушимое упало, пылью музыка всплыла, всяиз дышащего тела, из эфирных кристаллид – всясвернулась и истлела, только музыка стоит, всяиз тучного металла, всяиз выпуклого тла…
…содрогнулась и упала, только музыка: ла ла
Олег Юрьев. «всё из каменного пара, всё из ртутного стекла…» [56] ;
Синеет тьма над городом моим,спокоен вечер, небо звездно,ушел домой усталый элоимнастало поздно.