приобретало переносное значение. Кот, помимо того, что он
маленький, еще и недооценивается взрослыми, они считают его
бесполезным: присутствие кота в нашем доме объяснялось досадным
капризом с моей стороны. Поэтому я безмерно радовалась, когда
бесполезная животинка превращалась в могущественного союзника
человека. Чем Кот в сапогах занимался, мне было совершенно
безразлично, настолько, что я начисто про то забыла. Понадобилась
"Газета для родителей", чтобы я вспомнила его дипломатические
выверты - действительно довольно беспардонные. Но, повторяю, дела
его меня не интересовали, меня интересовали результаты: мне важно
было - да позволено мне будет выразить взрослыми словами детское
ощущение, - поставив на заведомо проигрышную карту, все-таки
выиграть. (Не напрасно же мальчика, которому в наследство достался
всего лишь кот, поначалу все жалели.) Итак, меня привлекали два
превращения: из маленького в большого и из неудачника в
победителя. Сама по себе победа меня не занимала, меня волновало
то, что свершилось невероятное. Двойственная природа Кота
(маленький - большой, неудачник - победитель) тешила не только мое
парадоксальное желание быть взрослой, оставаясь маленькой, но еще
и другое, тоже парадоксальное желание: чтобы победило существо,
которое продолжало оставаться маленьким, слабым, мягоньким
котенком. Я ненавидела силачей; когда в сказках описывалась борьба
между сильными и слабыми, я всегда сочувствовала слабым; но ведь,
если слабые побеждают, значит, они сильные, значит, их тоже
придется возненавидеть... История Кота в сапогах уберегала меня от
этой опасности, потому что Кот и после того, как он одержал верх
над Королем, оставался котом. Повторялась история с Давидом и
Голиафом, только для меня Давид так и оставался пастушком, не
становился могущественным царем Давидом. Не подумайте, что я
провожу это сравнение постфактум: тогда же, когда мне поведали
сказку о Коте в сапогах, меня знакомили со священной историей; то,
что пастушок становился царем, мне нисколько не нравилось, мне
нравилось только одно - что он, будучи вооружен маленькой пращой,
убил великана. В отличие от Давида Кот, победив Короля, сам
королем не становился, а оставался котом.
Таким образом, обдумав свой личный опыт, я полностью
присоединяюсь к тому, что говоришь ты: в сказке самое существенное
не "содержание", а "ход". Содержание могло быть и конформистским,
и реакционным, но ход совершенно другим: показывавшим, что в жизни
важна не дружба Королей, а дружба Котов, иначе говоря, маленьких,
недооцениваемых, слабых созданий, способных одолеть власть
имущих".
Творчество и научная работа
В порядке комментария к главе 44, по поводу школы, следует привести отрывок из книги покойного Бруно Чари "Методы обучения".
"На первый взгляд может показаться, что между художественной,
творческой деятельностью и научной работой нет ничего общего. В
действительности же связь между ними есть, и притом тесная.
Ребенок, который в стремлении себя выразить орудует кисточками,
красками, бумагой, картоном, камешками и пр., вырезает, клеит,
лепит и так далее и тому подобное, тем самым развивает в себе
определенные навыки: умение обращаться с материалами, быть до
известной степени конкретным, точным, что содействует формированию
общих научных навыков. Последние, впрочем, тоже имеют творческий
аспект, выражающийся в том, что истинный ученый умеет пользоваться
для своих опытов простейшими имеющимися под рукой средствами.
Поскольку, однако, все мы признаем, что научная подготовка должна
базироваться на фактах, наблюдениях, на реальном опыте подростка,
я считаю своим долгом подчеркнуть, что важнейший вид творчества
художественное слово - понуждает учащегося зорче всматриваться в
реальность, глубже погружаться в опыт..."
Ученики Бруно Чари разводили хомяков, считали по системе майа, условное наклонение изучали, экспериментируя над хранением мяса во льду, половину классного помещения превратили в художественную мастерскую, словом, во все, что бы они ни делали, они вкладывали фантазию.
Искусство и наука
(см. главу 44)
Интересна - с точки зрения выявления аналогий и гомологии в структурах методологии, эстетики и науки - книга "Наука и искусство", вышедшая под редакцией Уго Волли ("La scienza e l'arte". Mazzotta, Milano, 1972). Основной тезис ее таков: "Для научной работы и работы художника характерна одна и та же главная черта, а именно: установка на то, чтобы моделировать реальность, осмыслять ее, преобразовывать, иначе говоря, придавать предметам и фактам социальное значение. Все это - семиотика реального".
Ряд работ, написанных во много рук, исходит из традиционного отделения искусства от науки, но лишь для того, чтобы отвергнуть это разграничение, доказать его необоснованность и выявить то общее, что их все больше и больше объединяет, то, чем они занимаются, все более и более схожими средствами. Компьютер, например, служит и математику, и ищущему новые формы художнику. Живописцы, архитекторы и ученые работают сообща в центрах автоматизированного производства пластических форм. Формула Нейка для его "компьютера-графика" прекрасно подошла бы к "грамматике фантазии". Вот она, я специально ее выписал:
"Дадим определенное число знаков "R" и определенное число
правил "М", на основе которых эти знаки будут между собой
сочетаться, а также определенную интуицию "I", которая будет
всякий раз устанавливать, какие знаки и какие правила, то есть
какие "R" и какие "М", следует отобрать. Сочетание трех элементов
("R", "М", "I") и составит эстетическую программу".
В которой, подчеркнем мы, "I" олицетворяет случайность. Можно также заметить, что с помощью этого сочетания можно выразить и "бином фантазии", в котором "R" и "М", с одной стороны, суть норма, а "I" - творческое начало. Впрочем, еще Кли, в докибернетические времена, говорил: "В искусстве тоже достаточно места для научного поиска".