В университете, на лекциях, было довольно спокойно. Нет, конечно же, слухи о покушении на короля вовсю обсуждались, но без особого остервенения, на обычном, так сказать, эмоциональном уровне. Незаметно пролетела неделя – и ничего. Правда, так и не объявился Рене Мелиссье – и вот это тревожило. А что, если он схвачен? Подвергнут пыткам? Тогда следующие – Митька с Прохором. Впрочем, пока их никто не трогал. Значит, Рене бежал или убит… Или – еще не пойман, скрывается. А вдруг попадется, и что тогда? Весьма, весьма неприятное чувство. Теперь получалось, что именно Рене по-настоящему подставил ребят, ведь от исполнения просьбы Жан-Поля сейчас больше не было никаких хлопот, все они остались в недавнем прошлом – потасовка, беготня по крышам, мужик в сером плаще. Впрочем, «серый», по всему видно, не от Жан-Поля, нормандец божится, что не от него, и, похоже, вполне искренен. Значит…
Значит, это привет от Камиллы! Привет, который мог бы стать для Ивана последним. Если б не плащ, если б не неизвестный гугенот, если б не неожиданная помощь Жан-Поля. Эх, Камилла, Камилла, «бель анконю»… И все же – как ты обаятельна, обворожительна, красива! И именно от тебя – или от тех, кто за тобой стоит, – нужно в любой момент ожидать удара! Выследить, отыскать, устранить нежелательного свидетеля – что может быть необходимей? За Камиллой наверняка стоит третья сила – аристократия, весьма неразборчивая в средствах. Впрочем, здесь в средствах все неразборчивы.
Итак, две линии опасности. Рене и Камилла. Еще оставался Жан-Поль, но тому, кажется, сейчас можно было верить. И вообще, если бы не он, где бы сейчас был Митька? А может, хитрый нормандец таким изощренным образом просто-напросто втирается в доверие? Хотя – зачем? Что толку ему от пришлых людей – иностранцев? Сегодня они здесь, в Париже, а завтра возьмут да уедут. Уехать… А не настал ли этот момент – вернуться? Ведь почти год прошел с тех самых пор, как случились те странные и страшные события, в эпицентре которых оказались ребята. Дьяк разбойного приказа Тимофей Соль, пославший Ивана расследовать злоупотребления в хлебной торговле, сам оказался причастным к этим самым злоупотреблениям! А Ивана послал для отвода глаз, выбрав самого неопытного и молодого. И, как оказалось, на свою голову выбрал: несмотря на молодость, Иван-то оказался весьма даже толков и сноровист, с помощью Митрия и Проши едва не выведя на чистую воду многих московских бояр и богатых купцов. Но слишком уж высокого полета оказались птицы – потому и пришлось Ивану сотоварищи поспешно отправиться в изгнание. А вот теперь, похоже, наступала пора вернуться. Может быть… Вот еще бы посмотреть, как устроены оружейные мануфактуры в Алансоне, и как с помощью вязальных машин делают шелковые штаны в Кане, и как… В общем, много всего можно было бы вызнать. Так, может, и не стоит пока торопиться? В конце концов, похоже, что непосредственной опасности нет. Хотя, конечно, нужно быть осторожным, очень осторожным, очень…
– Уехать? – Митька хлопнул глазами. – Вот так, бросить все и уехать? А может, все же лучше немного подождать? К примеру, я скоро получу степень бакалавра медицины! Ты представляешь, что это такое, Иван? Ведь у нас, в России, я смогу не только лечить, но и учить! Основать медицинскую школу. Да и ты много бы поспособствовал отечеству, преуспев в изучении экономики, юриспруденции, финансов! Ведь именно за этим нас и послал сюда государь… вернее, не нас, а тех, вместо которых мы поехали. Но ведь поехали же! И ты сам говорил, что должны послужить родине. Не боярам, не монастырям, не государю даже – родине. Всему народу русскому! Иль ты считаешь – ему не нужны врачи, учителя, финансисты?
– Ну-ну, разошелся, – улыбнулся Иван. – Я и сам думаю так же, как ты. И самое главное, что так же мыслит государь Борис Федорович!
– Да уж… – согласился Митрий. – Не повезло ему только с погодой, а еще больше – с боярами, больно уж вороватые да гнусные попались.
– Ой, Митька, – Иван хохотнул, – отрежут тебе когда-нибудь язык за твои речи.
Они сидели вдвоем в небольшом кабачке на улице Белых Плащей, что на левом берегу Сены, и, потихоньку потягивая вино, беседовали, время от времени исподволь оглядывая входящих. Дожидались Прохора – удобное было местечко для откровенного разговора, в конце концов, молотобойца давно уже было пора ввести в курс дела, а то ведь он вполне искренне считал именно себя виноватым в том, что случилось. Ну, как же – ведь кто дал себя уговорить неизвестно куда теперь сгинувшему гугеноту Рене Мелиссье? Вот потому-то, наверное, Прохор и сторонился сейчас друзей – стыдно было смотреть им в глаза.
– Разрешите присесть за ваш столик, господа? – Невысокого роста мужчина с незапоминающимся простоватым лицом вопросительно остановился напротив русских.
Места, конечно, имелись и за другими столами, но этот практически был пуст. Что же…
– S’il vous plait, monsieur, pour sure.
– Спасибо…
Незнакомец уселся напротив Ивана и, улыбнувшись, представился:
– Ален Дюпре, свободный художник.
– Художник?!
– Ну, не такой, как, скажем, Тициан или Микеланджело. Так, рисую вывески.
– Тоже неплохое занятие. Верно, хорошо платят?
– Как когда… Могу угостить вас вином, молодые люди?
– Конечно.
Дюпре жестом подозвал слугу, проворно наполнившего бокалы красным тягучим вином.
– За знакомство! Вы, я смотрю, студенты?
– Вы не ошиблись, месье Дюпре.
– И, судя по выговору, иностранцы?
– Поляки, месье.
– О, Полонь! – одобрительно усмехнулся художник. – Добрая католическая страна. Никаких проблем с гугенотами, да?
– У нас есть и лютеране, и ариане, и ортодоксы, называющие себя православными. Но мы к ним не относимся!
– Рад, что вы оказались католиками! – Дюпре засмеялся, показав мелкие зубы. – Очень рад. Думаю, наша вера – самая радостная, веселая! Вы только посмотрите на этих гугенотов – ну до чего ж унылые рожи, смотреть тошно! Выпьем за Сен-Дени?!
Друзья тут же подняли бокалы.
А дальше художник спросил такое, от чего оба чуть не поперхнулись вином. Понизив голос, поинтересовался вдруг, не видели ли они среди студентов высокого сильного парня с рыжеватой бородкой и огромными кулаками.
– Весьма колоритная фигура, знаете ли, – пояснил Дюпре. – Раз увидишь – запомнишь. Говорят, он тоже студент.
– Верзила с рыжеватой бородкой? – задумчиво переспросил Иван. – Кажется, видел где-то. Да-да, определенно видел… Только вот не помню где. А зачем вам он?
– Он неплохо бьется, – с улыбкой поведал художник. – А я, знаете ли, занимаюсь иногда устройством боев. Нет-нет, все по-честному, этот парень смог бы заработать неплохие деньги. Если увидите, передайте ему, хорошо? Пусть заглянет… гм… ну, хотя бы в эту закусочную, я здесь бываю почти каждый вечер. Так передадите?
– Если увидим – обязательно, – клятвенно заверил Иван, наступив под столом Митьке на ногу. Вообще-то тот самый «рыжебородый верзила», о котором столь навязчиво расспрашивал художник, должен был вот-вот прийти.
Художник… Возможно, он и в самом деле устраивал кулачные бои. А возможно – и нет. Шпик?! Очень может быть. А может, и нет. Но лучше уж принять меры.