В трудные годы Антонио пришлось на время бросить ученье. Он стал работать в канцелярии, был курьером.
Одиннадцати лет от роду он уже таскал тяжеленные конторские книги, пыльные конторские книги. Антонио получал тогда целых девять лир в месяц (правда, этой суммы могло хватить лишь на кило хлеба в день), а ведь работать приходилось по девять часов в сутки, каждый божий день и еще в воскресенье утром в придачу. А эти проклятые фолианты весили, наверно, больше, чем он сам! У него болело все тело, и по ночам он украдкой плакал.
Потом Франческо вернулся. Он постарел и осунулся, но старался не терять бодрости. Дети подросли. Мама Беппина его ни в чем не упрекнула. А ведь ей пришлось нелегко — одна она кормила семерых!
С возвращением отца стало немного легче, семейство Грамши воспрянуло духом. Антонио получил возможность заняться обычными ребячьими делами, ловить птиц, рисовать и, конечно же, читать, читать запоем. Наконец решено было определить Антонио в гимназию.
В Сантулуссурджу Антонио поселился в доме Джулии Обину, у тех самых честнейших людей, людей в 24 карата, причем платил он всего только пять лир в месяц за квартиру, постельное белье и за приготовление пищи, правду сказать, более чем скромной. Пять лир в месяц — это и по тем временам было сказочно дешево!
У квартирной хозяйки была старушка мать, что и говорить, немного придурковатая, но не сумасшедшая, о нет, отнюдь не сумасшедшая!
Старуха эта и стряпала и ухаживала за постояльцем-гимназистом, но каждое утро, едва завидя Антонио, она самым серьезным образом осведомлялась у него, кто он такой и как это случилось, что он ночевал у них в доме.
Антонио объяснял как мог, и старушка успокаивалась и как ни в чем не бывало принималась за стряпню.
Дочь явно хотела избавиться от матери, она спала и видела, чтобы муниципалитет отправил ее мамашу в приют для душевнобольных, и посему хозяйка обращалась со своей родительницей весьма и весьма неласково. Должно быть, ей хотелось своей грубостью вызвать какой-нибудь эксцесс, чтобы можно было потом объявить старуху опасной. А кроткая старушка неизменно повторяла дочери, которая была с ней по сельскому обычаю на «вы»: «Говори мне уж „ты“, доченька, да только обращайся со мной по-человечески!»
Это «обращаться с людьми по-человечески» Антонио запомнил на всю жизнь.
Сохранилась групповая фотография гимназических времен. Это, видимо, фрагмент снимка: солидный, в преклонных летах наставник, лысый, с густыми усами, а рядом — четыре паренька лет по пятнадцати, в гимназической форме.
Тот, что сидит рядом с педагогом, сильно сутулится, почти горбится; глаза у него живые и удивительно умные — это и есть Антонио Грамши.
В Сантулуссурджу Антонио стал учиться всерьез, привыкать к самостоятельной жизни.
Антонио был неутомимым охотником за ящерицами и ужами. Однажды он даже чуть было не изловил удивительное пресмыкающееся, что-то вроде змеи с короткими лапками. По поводу этого странного создания разыгралась целая дискуссия среди гимназистов в Сантулуссурджу. Ученики считали, что Антонио прав и что такое животное есть, им самим не раз случалось видеть его, и они называли его «колору». Антонио считал, что это скурцоне, но учитель естествознания только рассмеялся и сказал, что скурцоне — животное фантастическое, не то аспид, не то василиск, и ничего подобного в наших краях-де не водится!
Гимназисты поддержали Антонио, хотя его скурцоне, судя по описанию, несколько отличался от их колору. Но педагог с апломбом заявил, что это все деревенские россказни и что гадюк с лапками не бывает.
И хотя авторитет учителя стоял весьма высоко, Антонио впервые в жизни усомнился в справедливости этих слов. Впоследствии ему не раз приходилось подвергать сомнению, казалось бы, общепризнанные авторитеты.
Гимназия окончена. Приходится думать о продолжении образования. Способному мальчугану сам бог, как говорится, велел идти по ученой части, и, хотя средства его семьи более чем ограниченны, родители решили определить его в лицей «Карло Деттори» в Кальяри, главном городе Сардинии.
В 1908 году Антонио перебрался в Кальяри. После сонной Гиларцы оживленный Кальяри показался ему настоящей столицей. В городе выходили три ежедневные газеты — «Ль'унионе Сарда», «Иль Паэзе» и клерикальная «Коррьере делль изола». Выходил и социалистический еженедельник «Ла Воче дель пополо». По вечерам гостеприимно распахивались двери иллюзионов (то есть кинотеатров) «Ирис» и «Эден». Здесь можно было посмотреть похождения Рокамболя, поплакать вместе с «Отверженными». Театры, лекции, концерты — все это было внове для Антонио, юного провинциала. Впервые Нино Грамши жил на чужой стороне — они с братом Дженнаро, счетоводом фабрики братьев Марцулло, снимали комнатушку в доме № 24 по улице принца Амедея. Жилось им несладко. Единственным источником существования было жалованье Дженнаро — сто лир в месяц. Питались они в траттории на пьяцца дель Кармине.
Среди лицеистов — модников и щеголей Антонио на первых порах чувствовал себя неважно. Нет, он совсем не щеголь — на нем коротковатые брюки и потертый пиджак, пальто у него нет, в холодные дни воротник пиджака поднят и горло обмотано шарфом, к счастью, шерстяным!
Да, он не мог блеснуть нарядом. Но его сильный ум и великолепная память привлекли сердца педагогов. И вскоре лицейские преподаватели обратили на него самое серьезное внимание.
После первого же года обучения в лицее Антонио больше не изучал математики, а выбрал греческий (тогда существовала система выбора). И все же на третьем курсе лицея юноша неожиданно доказал, что у него еще сохранились изрядные способности к точным наукам. Для изучения физики понадобилось знание основ математики. Преподавателю физики чрезвычайно нравилось ставить лицеистов в тупик, это его явно развлекало! На последнем зачете третьего семестра он вызвал Антонио к доске, задал ему несколько вопросов по физике, связанных с математикой, и предупредил, что от того, как ответит лицеист Грамши Антонио, зависит средняя годовая отметка и, стало быть, получение аттестата.
Антонио провозился у доски целых полчаса, перемазался мелом, все искал решение— пробовал раз, другой, писал, стирал и, наконец, придумал, именно придумал, решение, которое физик оценил как отличное, хотя, а может быть, именно потому, что решения этого не существовало ни в одном учебнике!
Преподаватель этот, Франческо Маккароне, был в приятельских отношениях со старшим братом Антонио — Дженнаро и считал возможным обращаться с лицеистом Грамши вполне фамильярно. Он изводил юношу своими шутками и насмешками на протяжении нескольких лет, которые Антонио провел в стенах лицея «Карло Деттори», он с ухмылкой называл его «огрекосившимся физикусом». Но Антонио нисколько не обижался. Впрочем, это и понятно: к тому времени у него появились новые интересы, уводившие его помыслы вдаль от замазанной мелом классной доски. Кругозор его расширился: уже не Гиларца только была у него перед глазами, и даже не Сантулуссурджу, и не Кальяри. Его стали занимать судьбы всего острова, всей Сардинии. Физик Франческо Маккароне, воинствующий социалист и антиклерикал, преподаватель итальянского языка и журналист Раффа Гарсиа, преподаватель древних языков Костанте Оддоне — вот люди, содействовавшие пробуждению юного Грамши.
Лицеисты порою собирались у Антонио. Они распевали народные сардинские песни, а Антонио аккомпанировал им на концертино. Вытащить из дому его было нелегко. «Пойдем с нами, Антоникедду», — звали его лицеисты. Иногда он соблазнялся и выходил. Шло вечернее гулянье — ла пассилада, школяры чинно шествовали мимо кондитерской Клаво и кафе Трамер, — души их рвались к заветным дверям Су Кау, бильярдной на Корсо. Вот у этих дверей Антонио вежливо раскланивался со своими легкомысленными друзьями и шел домой.