В своем выступлении Антонио Грамши дал анализ положения, основанный на тщательном изучении различных социальных сил и политических группировок Италии — как тех, которые поддерживали фашизм, так и тех, которые с большей или меньшей энергией и готовностью к борьбе оказывали ему сопротивление., Он подчеркнул неуверенность, робость и неустойчивость непролетарских антифашистских партий, в том числе и социалистической, и показал, что только сильная коммунистическая партия, если она сумеет в совершенстве усвоить, применительно к итальянской действительности, опыт большевиков и окажется способной проводить на этой основе умелую, разумную и эластичную тактику, лишь эта партия будет в состоянии, возглавив общенародную борьбу, повести за собой широкие массы рабочих и мелкой буржуазии, и в первую очередь миллионные массы бедного и среднего крестьянства.
«Бордига, — так приблизительно говорил Антонио Грамши, — не понимает партию как живое и действенное орудие, как авангард рабочего класса, состоящий из лучшей части рабочего класса и всего народа и способный в любой момент и при любых условиях сохранить связи с массами и вести их к свободе, преодолевая все препятствия и побеждая одного за другим всех врагов. Бордига понимает партию как какой-то неподвижный светильник, подвешенный в воздухе: когда-нибудь рабочие заметят его сияние и приблизятся к нему. Не беда, если этот момент наступит очень не скоро. Торопиться нам некуда…»
И Марио Монтаньяна продолжает:
«Я и сейчас вижу, как живого, товарища Грамши, сидящего на белой как снег от покрывающих ее нарциссов лужайке, где происходило наше собрание. Я слышу, как он с горечью, почти с презрением, восклицает: „Ты не спешишь, Бордига! Но мы, люди, чувствующие свою связь с рабочим классом и со всем народом, мы спешим, очень спешим, как спешат все рабочие, как спешит народ, страдающий от фашистской диктатуры и от капиталистической эксплуатации. Мы очень спешим и потому не откажемся ни от одного политического маневра, ни от одной тактической уловки, которые могут приблизить день свержения фашизма и победы пролетариата и народа…“
Повторяю, я не могу сейчас вспомнить всех подробностей дискуссий, в том числе даже выступления Грамши. Отдельные мысли, которые я здесь привел, дают о нем лишь очень туманное, бледное и неполное представление.
Но как бы то ни было, дискуссия произвела на всех глубокое впечатление. Почти все ее участники были или убеждены в справедливости идей, высказанных Грамши, или по крайней мере глубоко затронуты ими. Вскоре Бордигу покинули почти все его сторонники». [28]
Но все это произошло не так легко, как пишет Монтаньяна. Нужен был какой-то толчок, какое-то внешнее событие, которое сразу изменило бы устоявшуюся систему представлений и вернуло бы мечтательных идеалистов к суровой действительности.
И такой толчок произошел. Такое событие имело место. Вызвало его трагическое «ДЕЛО МАТТЕОТТИ».
Дело Маттеотти
За много лет до начала событий, описываемых в этой главе, а именно в мае 1915 года, Бенито Муссолини писал: «Я все более и более твердо убеждаюсь, что для блага Италии необходимо стрелять, то есть стрелять в спину паре дюжин депутатов и отправить по крайней мере нескольких экс-министров на каторжные работы!»
Тогда, в канун вступления Италии в войну, эти его слова воспринимались еще как своего рода милая шутка. Но летом двадцать четвертого года угрозы дуче приняли вдруг сугубо реальный характер. И первой жертвой этих осуществляемых угроз пал Джакомо Маттеотти. Этот человек — секретарь Унитарной социалистической партии, реформист, был, несмотря на умеренность своих политических взглядов, одним из активных и мужественных борцов против фашизма. И он боролся с чернорубашечниками как мог и чем только мог. Депутат парламента — он произносил гневные и пылкие речи. В год его гибели, правда не в Италии, а за рубежом — в Лондоне и на английском языке — была опубликована его брошюра-памфлет «Год фашистского рабства». С парламентской трибуны он выступал против правительства и яростно клеймил правительственную беспомощность по отношению к фашизму. Бенито до поры до времени его терпел, хотя и называл «упрямым недругом».
А 30 мая 1924 года Джакомо Маттеотти в последний раз выступил на заседании палаты. В своей речи он нарисовал мрачную картину фашистских зверств и насилий, совершенных во время избирательной кампании. Маттеотти шел напролом. Парламентские маневры его не удовлетворяли — он требовал аннулировать все мандаты большинства. Говорил он гневно и мужественно, бросал обвинения прямо в лицо фашистам. Аннулирование результатов выборов он называл единственным путем к свободе и достоинству для итальянского народа. Оппозиция поддержала Маттеотти, подавляющее большинство ее во всяком случае. Чернорубашечники же вопили: «Ты не итальянец! Убирайся в Россию! Ренегат!» Палата была возбуждена, дело дошло чуть ли не до драки. Когда сессия закончилась, Маттеотти обратился к своим друзьям-социалистам. Он явно не питал никаких иллюзий относительно дальнейшего развития событий. «Теперь вы можете писать мой некролог!» — сказал он довольно хладнокровно.
10 июня 1924 года депутат Джакомо Маттеотти бесследно исчез.
На следующий день повсюду распространялся настойчивый слух, что Маттеотти убит фашистами. Днем позже появился живой свидетель случившегося, швейцар одного из домов по набережной Тибра. Швейцар этот заявил, что своими глазами видел, как днем 10 июня пять человек силой втолкнули Джакомо Маттеотти в автомобиль в нескольких шагах от его дома. Маттеотти отчаянно сопротивлялся и призывал на помощь. Автомобиль рванул с места и умчался прочь. Бдительный привратник успел записать номер автомашины. И удивительное (а может быть, и не очень удивительное) дело — номер этот совпадал с номером прокатного автомобиля, предоставленного в распоряжение некоего Америго Думини. На его счету было два лично им совершенных убийства. Но бандит этот был не простой — это-то полиция отлично знала, — бандит этот был несомненнейшим фашистским агентом. Распоряжение о передаче машины в руки Америго Думини было дано редактором фашистской газеты «Римский Курьер» («Коррьере Романо») синьором Филиппо Филиппели, а последний принадлежал к ближайшему окружению злопамятного дуче!
В саквояже у арестованного Америго Думини полицейские чины обнаружили окровавленные брюки Маттеотти. Машина с указанным номером еще раньше попала в руки полиции. Кровавые пятна на обивке, разбитые окна: в машине, несомненно, шла яростная борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Началось следствие, напоминающее детективный фильм, сделанный в наилучшей голливудской манере. В газетах печатались лишь обрывки информации, странные и пугающие. Муссолини метал громы и молнии. Он распек своих несообразительных подручных. «Нужно было только помочиться на номер!» — заявил он им. Стало ясно, что к похищению и убийству депутата Маттеотти причастно фашистское правительство, и по всей стране пронесся шквал яростного возмущения: стало быть, Италией управляют убийцы?!
Муссолини начал лихорадочно маневрировать. Ему пришлось пожертвовать кое-кем из второстепенных исполнителей. И вот ряд лиц оказался под замком.
Чтобы удовлетворить общественное мнение, с которым чернорубашечникам тогда еще приходилось считаться, Муссолини решил швырнуть кость своим противникам. Он арестовал редактора Филиппо Филиппели и генерала Эмилио де Боно — одного из предводителей «похода на Рим».