— Почему вы сказали «голосам»?
— Ну, потому что обычно это называют «загробными голосами». Какие-нибудь звуки, потрескивание, шуршание, шаги, стук в окно.
— Вы думаете, это всегда иллюзия или обман?
— Не обязательно. Некоторые святые и праведники слышали голоса.
— А если бы вы явно услышали голос умершего?
— Каким образом? Во сне? Наяву?
— Да. Скажем… — он снова помолчал. — Ну… по… телефону…
— Ты решил надо мной посмеяться, — обиделся Альберди.
— Нет. Я говорю совершенно серьезно. Если бы вы услышали голос умершего по телефону…
Скрипнула кровать.
— Я приготовлю тебе постель, — сказал Альберди, вставая, а я замер на пороге чулана. В любой момент мог зажечься свет.
— Вы считаете, что я плету небылицы? Но нет! Поверьте мне!
Опять заскрипела кровать.
— Ну, хорошо, — донесся до меня шепот Альберди. — Если бы я услышал по телефону голос умершего, то вывод напросился бы сам. Это могла быть магнитофонная запись.
— А если этот человек, этот голос… разговаривал с вами? — воскликнул Марио. — Отвечал на вопросы и сам их задавал?
— Ты что, мальчик? — Альберди осекся, и только после долгого молчания сказал доверительным тоном. — А не слышал ли ты случайно сам такой голос? Скажи честно.
Марио долго не отвечал.
— Да. Слышал, — ответил он наконец голосом, в котором явно слышалась дрожь. — Только… Умоляю вас, никому об этом не говорите! А особенно маме.
— Это был голос твоего отца?..
— А откуда вы знаете?
— Нетрудно догадаться. Ты уверен, что это не мог быть голос с ленты?
— Уверен. Мы с ним беседовали.
— И этот человек сказал тебе, что он — твой покойный отец?
— Нет. Он даже хотел, кажется, чтобы я его не узнал. Вначале он очень сильно изменял голос. Особенно во время первой беседы…
— Так этих разговоров было несколько?
— Четыре. Первый — неполных два года назад… Но только после второго разговора я стал подозревать, что это голос отца.
Опять наступила тишина. Мне казалось, что я слышу стук собственного сердца. Я был уже на полпути между чуланом и выходом, но в этот момент совершенно забыл о себе.
— Почему ты думаешь, что говорил с отцом? — неожиданно спросил Альберди, прерывая молчание. — Голос мог быть просто похож.
— Нет! Это был он! Никто другой, только он! — убежденно повторил Марио. — Тут дело не только в сходстве голоса, но и во всем: в том, как он обращался ко мне, в некоторых подробностях…
— Расскажи мне о содержании ваших разговоров и обстоятельствах, при которых все это случилось. Может быть, нам сообща удастся разгадать загадку.
Альберди произнес это спокойно, словно не придавал особого значения словам мальчика.
Однако Марио не спешил с признаниями, и это должно было обеспокоить священника. Он что-то сказал так тихо, что я не расслышал. Но мальчик ничего не ответил.
— Ты, наверное, хочешь спать, — начал Альберди, явно пытаясь выбраться из затруднительного положения. — Можем поговорить утром. Времени будет много.
Однако это предложение дало совершенно противоположный результат.
— Я вам скажу. Сейчас, — ответил Марио голосом, полным сдерживаемого напряжения. — Только вам я говорю об этом, потому что кому я могу сказать еще? Товарищи, учителя высмеяли бы меня, мама бы подумала, что я спятил. Пожалуй, только вы один можете это понять… — он умолк, собираясь с мыслями. — Первый разговор был, как я уже говорил, неполных два года назад. Кто-то позвонил домой и попросил меня к телефону. Голос в трубке был какой-то странный… Словно кому-то не хватало дыхания. Слова произносились с перерывами. Я спросил, кто говорит, в ответ мне сказали, что знакомый, хороший знакомый. Тогда я спросил, как его зовут, но ответа не получил. Он сразу же начал задавать вопросы, как я себя чувствую, как у меня дела в школе, что слышно дома и… помню ли я еще отца. Я отвечал кратко, как это говорится, парой общих слов и опять попытался узнать, кто звонит, но услышал только «до свидания», и связь прервалась. Мама спрашивала, кто звонил, а я сказал, что какой-то знакомый, который не представился. Этого ей было достаточно. Но мне этот разговор показался каким-то странным. Спустя три месяца этот… голос снова дал о себе знать. На этот раз он звонил в школьный клуб. Он должен был хорошо знать, в какое время я там бываю. Теперь голос был немного иным, более естественным и как бы более знакомым. Он просил меня, чтобы я никому не говорил о нашем разговоре. Он снова спрашивал, как мои дела в школе, не надо ли мне чего. Я сказал, что нет, и опять спросил его имя, но он только ответил, что это неважно, что, впрочем, я знаю его хорошо. И тогда он сказал мне «Хет».