Я не понимал, куда она клонит.
— Вы, вероятно, сами не верите в то, что говорите! Обвинять профессора Боннара! Это абсурдно!
— Однако я, как клиентка, прошу вас изучить и такую возможность. Ведь эксгумация, разрешается? Можно провести вскрытие. Придется изучить даже спустя много лет.
— Мы только скомпрометируемся, — за метил я.
— Вы думаете, специальные яды, которые не оставили следов?
— Боже мой, я вообде считаю, что об убийстве нечего и говорить. Ваш первый муж умер от рака.
— Пусть так. Но я могу убедиться в этом. У меня есть факты, позволяющие предполагать, что было совершено убийство.
Я был удивлен ее уверенным тоном, а она продолжала.
— В то время, когда вас грызли ваши адвокатские сомнения, мы попытались кое-что узнать. Чуткие люди, заслуживающие полного доверия, рассказали нам, что на бедном Хозе Браго профессор Боннар производил какие-то эксперименты. Этого достаточно.
— По-видимому, речь шла о новых методах лечения. Хозе Браго был в безнадежном состоянии, а в таких случаях — с согласия больного — допускается применение даже недостаточно проверенных лекарств.
— Может быть… Может быть… Однако я настаиваю на эксгумации!
Я чувствовал, что эта упрямая женщина не уйдет, пока не добьется своего.
— Хорошо, — без особого энтузиазма согласился я. — Где похоронен Хозе Браго?
— В Пунто де Виста, небольшой деревушке в шести километрах от института Барта. Кстати, мой брат, Эстебан Альберди, занимает там место приходского священника.
II
В деревне Пунто де Виста, раскинувшейся по склону невысокого холма, жили в основном владельцы убогих участков и безземельные крестьяне, работавшие на близлежащей плантации. Небольшие домики, чаще всего просто лачуги из камней и дерева, только издали радовали взор мозаикой белых прямоугольных пятен на фоне сочной зелени, вблизи же они теряли всю свою привлекательность. Лишь старая церковь на вершине холмах, пожалуй помнящая еще времена португальского владычества, привлекала гармонией архитектурных линий, а окружающий ее с севера сад обещал прохладу после жары и пыльной дороги.
Я остановил машину возле каменных ступеней, круто поднимавшихся к церкви, и, спросив пожилую женщину о дороге, отправился наверх к раскрытой настежь боковой калитке. Тенистая аллея вела в глубь сада, туда, где белели какие-то строения. Однако оказалось, что это только обгоревшие стены двухэтажного дома. Жилище приходского священника я нашел еще дальше, это был небольшой домик, стоявший у каменной ограды, которая отделяла сад от кладбища.
На мой стук почти сразу же вышел сам хозяин. Невысокий, с небольшим, немного детским лицом и седыми висками, он совершенно не походил на типичного сельского священника. Стоя в дверях, он вопросительно смотрел на меня, скорее с удивлением, чем с интересом.
— Могу ли я видеть… настоятеля Альберди? — спросил я, хотя лицо священника чем-то напоминало Долорес де Лима.
— Это я, — тихо и, как мне показалось, робко сказал он. — Слушаю вас.
— Я доверенный сеньоры де Лима, — представился я, снимая шляпу.
Альберди был удивлен.
— Долорес! Давно я ее не видел… — на его лице появилась вежливая улыбка. — Прошу вас.
Он широко распахнул дверь, приглашая меня в дом.
Через небольшую прихожую и кухоньку мы прошли в комнату, одновременно служившую кабинетом, библиотекой и спальней. Ее стены от пола до потолка закрывали полки с книгами. У окна стоял тяжелый старомодный письменный стол с креслом, а рядом с нимкровать, покрытая серым пледом. В центре — простой деревянный стол и два стула, а в углу — статуэтка мадонны с ребенком.
— Отличная библиотека, — заметил я, с любопытством осматривая комнату.
Священник слабо улыбнулся.
— Никто не свободен от страстей…
Я подошел к стене и пробежал взглядом по корешкам — Кант, Ламетри, Лейбниц, Маритен, Мах, де Шарден.
— Пожалуй, тут что-то побольше, чем простая страсть библиофила? — кивнул я в сторону книг. — Одни философы?
— Почти исключительно. Вас, наверно, удивляет, — начал он с некоторым замешательством, — что сельский священник… Это просто, я бы сказал, увлечение юности.
— Но здесь много и новых изданий…
— Ну что ж… Увлечение осталось… Но это не важно. Садитесь сюда! — он указал на кресло, а сам присел па край постели. — Что слышно у моей сестры? Как Марио?
— В принципе… ничего нового. Во всяком случае, мне так кажется. Я уже говорил, что я адвокат, представитель сеньоры де Лима…
Альберди насторожился.
— Я вас слушаю.
— Вероятно, сеньора де Лима писала…
— Не писала, — прервал он тихим, внешне мягким голосом, в котором, однако, нетрудно было угадать раздражение. — Почти десять лет мы даже не переписывались.
— Речь идет о могиле Хозе Браго.
В глазах Альберди появилось что-то вроде удивления, потом он отвел глаза к окну и, не глядя на меня, сказал:
— Так, значит… вспомнила. Можете ее заверить, что могила не заросла бурьяном. Первые годы после смерти Хозе, когда все о ней забыли, я помнил. Теперь мой присмотр не нужен — все чаще приезжают различные люди… Привозят цветы. Посмертная слава лучше всего охраняет могилы… — он на минуту замолчал. — Стало быть, и Долорес вспомнила, — повторил он, не скрывая иронии.
Я оказался в довольно неловком положении.
— Сеньора де Лима имела в виду не это, прося меня съездить сюда, — начал я, но священник снова прервал меня.
— Не надо ее защищать. Быть может, вас удивляет, что я не скрываю от вас, человека, которого вижу впервые, моего критического отношения к поступкам сестры. Но я думаю, что, будучи ее представителем, вы должны знать все. Кроме того… я не люблю лгать. Это не облегчает мне жизнь, но таков уж я есть… и, наверно, таким останусь…
— Речь идет об эксгумации, — перешел я к сути дела.
— Эксгумации?! Кто это придумал? — взорвался он. — Хозе желал, чтобы Пунто де Виста стало местом его вечного сна, и я не соглашусь ради бренности мирской славы переносить куда-нибудь его останки. Даже на кладбище для избранных…
— Никто не намерен переносить останки. Эксгумация должна быть произведена в целях судебно-медицинской экспертизы.
Альберди, казалось, потерял дар речи, наконец он произнес:
— Не понимаю… Экспертиза? Зачем?!
— Я объясню вам подробнее, в чем дело. Вы знакомы с завещанием Браго?
Он утвердительно кивнул.
— Составляя завещание, Хозе Браго, очевидно, действовал под влиянием глубокой обиды на свою бывшую супругу. И Марио оказался обойденным. Поэтому мы собираемся опротестовать завещание.
— К чему?! Через полтора года Марио достигнет совершеннолетия и будет вскрыт второй конверт. Я убежден, что Хозе не мог лишить своего сына наследства.
— Институт Барта имеет право по своему усмотрению распоряжаться суммами, которые в данное время поступают sa его счет.
— Опять ее интересуют только деньги! — воскликнул священник. — Она ничуть не изменилась! А может, вы ее склонили к этому? Ведь вам, ее адвокату, это должно быть выгодно… Скажите откровенно!
Он смотрел на меня с нескрываемой неприязнью.
Разговор принимал нежелательный оборот, и я попытался как можно искреннее объяснить Альберди, как оказался втянутым в это дело и чего рассчитывает добиться моя клиентка.
Но мой собеседник так и не мог понять, чем вызвана эксгумация.
— У сеньоры де Лима есть подозрения, что Хозе Браго умер насильственной смертью. Быть может, удастся что-нибудь обнаружить…
— Спустя шесть лет?! Да и вообще — это предел непорядочности подозревать Боннара в убийстве. Что-что, но на это он не способен.
— Я того же мнения. Но в данном случае нам хотелось бы выяснить лишь одно: не применялись ли недозволенные методы лечения. Говоря откровенно, это тоже не представляется мне очень убедительным. Тяжба обещает быть весьма продолжительной, если только мы не отыщем явных доказательств. Честно говоря, я не любитель такого рода дел. Но я не в силах убедить сеньору де Лима…