Стася на краткий миг задумалась.
«Нет, – резко оборвала себя Ясенева. – Всё же есть люди, которые расстроятся, если такой, как я не станет. Папа хотя бы. И Ксюша…»
Девушку аж передёрнуло – она детально вспомнила свою ссору с Балабановой пару часов назад. Чувство вины и стыда вновь обожгли душу.
«Ксюша хороший человек. Это я со всеми этими, – она окинула взглядом комнату, – Из одного теста слеплена, а вернее из дерьма. Возможно она – единственный светлый человек, понимающий и переживающий за меня. А я опять повела себя как последняя тварь – хороша, ничего не скажешь…»
– Завтра же пойду извиняться, – сказала Стася вслух. Впрочем, её никто не услышал.
«Обязательно. И расскажу всё о себе, – Ясенева неверной рукой потянулась за зажигалкой, прикурив. – А там будь что будет – я не могу и дальше скрывать от неё…»
Здоровенный увалень Чеботарёв под «напутственные советы» собравшихся с надменной ухмылкой повёл какую-то опьяневшую девицу по коридору, в комнату…
«А я так хочу быть…», – Где-то под сердцем Ясеневой заныло, затрепетало. – «Хоть для кого-то хорошей…Но не получается, прикинь?»
– Хорошо сидится?
Стася, очнувшись от своих мыслей, подняла осоловевшие глаза на присевшего перед ней Ковалёва.
– Могло быть и хуже.
– Ты какая-то грустная, – Ковалёв быстрой рукой завёл выбившуюся прядь её волос за ухо. – Случилось что?
– И ты туда же…
– Здесь не самое лучшее место для разговора. Пойдем в соседнюю комнату – там никого нет, – Ковалёв аккуратно, но уверенно взял Стасю за локоть. Не видя сопротивления, он помог ей подняться. Покачиваясь, девушка сделала большой глоток, после чего пошла к выходу.
– Направо, – слегка подтолкнув Стасю к чернеющему проходу комнаты, Ковалёв, подмигнув стоящей в коридоре Алтуфьевой, закрыл за собой дверь на щеколду.
– Садись, – Ковалёв первый присел на кровать, сделав широкий приглашающий жест.
Стася присела на кровать, сделав ещё один глоток. Глядя на пьющую вино девушку, в маслянистых, расширенных зрачках Ковалёва пробежала искра.
– Не самые лучшие дни, да? – начал он, подсаживаясь ближе. – Можешь не продолжать – ты последние недели ходишь как в воду опущенная. Это очень заметно.
– Ну и что…
– Я понимаю, – Ковалёв резко оказался рядом, крепко сжав девичью ладонь. Он смотрел заботливо и умно, всем своим видом выражая понимание. – Это нормально – у всех из нас есть свои проблемы, и делиться ими важно и нужно. Всегда найдётся тот, кто поможет, кто выслушает и поддержит.
Стася, прерывисто дыша, смотрела в глаза Ковалёву, он – ей. Минутная слабость, отсутствие хоть какого-то действия с ей стороны послужили ему сигналом – он поцеловал её в губы, а дальше дал волю рукам…
– Это было интересно, – глядя на лежащую на постели полураздетую Стасю, смотрящую в потолок, подытожил Ковалёв. – Вернее, это было интересно до постели, а сейчас…
Он принялся натягивать джинсы. Непослушный ремень всё норовил ускользнуть из рук, и всё никак не влезал в шлёвки.
– А сейчас ты мне отвратительна, – Он смотрел на неё сверху вниз, и каждый мускул его сухого, жилистого, как ива тела, каждая жилка подрагивала от наркотического экстаза. – Я думал, что ты стоишь большее всех этих девок, вьющихся вокруг меня стаями из-за денег и статуса, – В его широких, как луна, горящих лихорадочным огнём глазах мелькнуло что-то звериное, жестокое. – Я думал, что ты личность, и на такое не клюешь. А ты всего лишь такая же дырка, как и все остальные…
Дальнейших слов Стася не слышала – как в тумане она вскочила с кровати, опрокинув недопитую бутылку вина на дорогой персидский ковёр, не думая натянула на себя водолазку и штаны, после чего выбежала в коридор.
Задыхаясь, она надела кроссовки на босу ногу, сорвала своё пальто с крючка. На ходу одевая его, Стася выскочила из квартиры, едва не сбив поднимающихся по лестнице парней с коробками пиццы и суши…
***
Снег валил не переставая, кружась в свете фонарей. Когда я выбрался из ОВД, было уже совсем поздно. Загребая по дороге снег с сугробов, я прикладывал его к гудящему от побоев лицу. Пару раз останавливался, чтобы перевести дыхание.
«Кажется, ребра мне отбил, падаль», – Едва не плача от накатывающей боли, я сжал зубы, пытаясь подавить рвущийся наружу стон.
Неимоверно хотелось пить.
«Надо хоть воды купить», – подумал я, обтирая заливаемый кровью правый глаз снегом. Вдобавок ко всему открылись и вновь начали кровоточить ссадины и рассечения на лице.
Пройдя пару улиц, я увидел в снопах вьющегося снега знакомую вывеску «Красно-Белого».