– В самый раз, – прохрипел я.
Звякнул колокольчик на открываемой двери, и я зашёл в хорошо нагретое помещение магазина. Побродив немного между полок, я взял воды и влажных салфеток, после чего отправился на кассу.
Магазин был пуст, за исключением девушки, стоящей впереди меня на кассе.
– Карта или наличка?
– Картой, – знакомым голосом сказала девушка, развернувшись ко мне. Это была Стася.
Растрёпанные волосы, перепачканная кровью водолазка, потёкшая тушь, мятые штаны…И взгляд. Потерянный, забитый, словно налитый гнетущей тоской. Я изумлённо смотрел на неё – такой я Стасю ещё никогда не видел.
Она тоже смотрела на меня – избитого, в залитой собственной кровью одежде, еле стоящего на ногах.
«Ну и видок у неё, – мелькнула в голове мысль. – У меня явно не лучше…»
Так мы и стояли, глядя друг на друга, она – с бутылкой дорогого вина в хрустящем фирменном пакете, и я – с бутылкой дешёвой воды и пачкой влажных салфеток.
…Пожалуй, в тот пятничный, заметаемый снегом декабрьский вечер произошло то, в чём я себе никогда не признаюсь – мне на краткий миг стало жалко Стасю.
Тогда, в магазине, передо мной стояла не та высокомерная сволочь, для которой чужое здоровье и достоинство не более, чем пустой звук, а забитый жизнью и обстоятельствами человек. Такой же, как и я.
Я прекрасно понимал и отдавал себе отчёт в том, что все мои проблемы пришли от человека, стоящего передо мной. Что именно он запустил ту цепочку событий, благодаря которым я стою сейчас тут, залитый собственной кровью, и смотрю на причину моих проблем, которую мне жалко.
Но…
Не говоря ни слова, я оплатил воду и салфетки, и вышел из магазина.
***
Проводив Рокотова взглядом, Стася, чуть помешкав, вышла из магазина следом. Вьюга бросала пригоршни снега ей в лицо, трепала каштановые волосы на злом ветру.
Кроссовки вязли в сугробах – ещё утром земля была голой, кое-где лежали горы грязного, подтаявшего снега. И вот…
Снег заваливался за шиворот, морозил голые щиколотки, но это было последним, о чём думала Стася, бредущая по пустынной улице.
Оскаленная собачья пасть, перебитые котята в коробке, сжавшийся от усталости и стресса отец, удивлённое и обиженное лицо Балабановой, сумка со снаряжением у ног, квартира Алтуфьевой, потолок в комнате, бляшка на ремне Ковалёва, бегущая по щеке струйка крови из рассеченной брови Рокотова – события последних нескольких дней мелькали, как в безумном калейдоскопе.
Её душа, всё, чем она жила и мыслила сейчас словно ухнуло во тьму, ударилось о дно глубокого колодца. Не было сил не плакать, не жаловаться на такую несправедливость – Стася чувствовала себя как дом, в который ворвалась обезумевшая толпа, уничтожив и перебив его убранство.
«А что тебя удивляет? Только подумай, что чувствуют те, кого ты жестоко травишь и унижаешь каждый день, – промелькнула в голове мысль. – Подумай, сколько боли и жестокости ты принесла в этот мир, и сейчас удивляешься, почему он отвечает тебе тем же? Что посеешь, то и пожнёшь…»
Стасю словно ударили в голову. Пошатнувшись, она еле устояла на ногах, приложив ладонь ко лбу.
Она никогда не размышляла в таком ключе. Никогда не задумывалась о том, что приносит окружающим её людям. Дрожащей рукой она достала последнюю сигарету.
«И то, что случилось с Рокотовым… Это ведь всё я…»
Она повалилась в снег, её спину сотрясали беззвучные рыдания.
– Это несправедливо… – стонала она, повторяя вновь и вновь. – Разве я много прошу…
Она не помнила, сколько так пролежала, заметаемая снегом. Как в тумане она поднялась, добравшись до остановки и на последнем трамвае доехала до дома. Она не помнила, как прошла мимо консьержки, как поднялась на свой этаж…
Открыв дверь, она вошла. И тут услышала мяуканье – что-то тёплое тёрлось о её ноги.
– А, это ты… – Стася обессилено села на пуф. Коврик ласково тёрся о руки своей хозяйки. – Совсем забыла…
Она направилась в душ, а после – в свою комнату. Побросав одежду на пол, она, подхватив котёнка на руки, завернулась в одеяло. Коврик, устроившись поудобнее, заурчал. Закусив губу, Стася прижала котёнка к себе и, свернувшись калачиком, забылась тяжёлым беспокойным сном.
***
–…Да, озадачил, – изрёк отец с мрачной задумчивостью после моего подробного рассказа.
Я не стал заходить домой чтобы не пугать своим видом мать, а позвонил папе с просьбой выйти на лестничную клетку. Отец, увидев меня, не говоря не слова ушёл домой за аптечкой, после чего оказал мне первую помощь. Всё так же молча он кивнул мне, и я последовал за ним, к машине.
По дороге в травмпункт отец внимательно слушал меня, куря в машине сигарету за сигаретой. В приёмной нас встретили как давних знакомых.