– Хорошо, я вас услышал.
Доковыляв до своей палаты, я разыскал пакет, на дне которого валялась визитка.
«Сестра Коли пострадала от рук отморозков из шайки Стаси, – Я быстро набрал номер, – Кому, как не папаше возвращать долги за свою непутёвую дочь?»
Долго и нудно тянулись гудки.
– Слушаю, – наконец-то ответили на той стороне пропитый голос.
– Здравствуйте, Игорь Степанович, это я, Рокотов, – Я немного помолчал. – Григорий Рокотов.
– А, здравствуй, Гриша. Ты поправился? – Всё так же безжизненно спросил меня Ясенев-старший.
– Почти. Игорь Степанович, я хотел бы попросить у вас помощи.
На той стороне трубки ненадолго замолчали, слышно лишь было, как мой собеседник тяжко сопит. А затем просто спросил:
– Как я могу тебе помочь?
– Не мне, – поправил я. – Сестре моего друга. Он был моим и Стасиным одноклассником, а его младшая сестра училась с нами в одной школе, в седьмом классе. Она…– Из меня вырвался тяжкий вздох. – Она очень сильно пострадала при пожаре, и сейчас она медленно умирает от ожогов через три палаты от меня…
– Ни слова больше, – Он жёстко прервал меня. – Как зовут девочку?
– Алиса. Евстафьева Алиса.
8.
Весна в этом году наступила на диво рано. Уже в конце марта снег грязными кучами лежал по обочинам. Дни стояли погожие, как выстекленные, сияя голубой лазурью небес. Яркий свет солнца блестел в лужах, по стёжкам бегущих ручьев. От звона капели на душе становилось так волнующе тревожно, и неспокойно было сердцу в груди.
Да, весна в этом году играла такими дивными красками, но мне было не до них. Меня выписали ближе к концу февраля, наказав отлёживаться дома. Целыми днями я валялся в кровати, иногда читал. Какая-то странная одурь, полное безразличие овладело мной. Иногда я мог целый день просидеть у нагретого солнцем окна, осоловелыми глазами глядя на улицу. Всё было для меня в новинку – и стук швейной машинки матери, и лязг проезжающего мимо трамвая, свет солнца и набухающие почки на старом тополе возле дома.
Я словно выпал из жизни, которая так бурлила вокруг. Мне казалось, что прошла уже целая вечность. Приближающаяся пора экзаменов меня нисколько не пугала – я прекрасно знал, что оценки в аттестат нам поставят при любом раскладе, следуя указаниям свыше. С начала апреля, когда я уже поправился, я осторожно подошёл к зеркалу.
На меня смотрел заросший колкой щетиной худой, как жердь незнакомец, недоверчиво смотрящий на мир из-под свалявшихся, отросших волос. На шее и руках – следы от ожогов.
– Куда-то собрался? – участливо поинтересовалась мама, глядя, как я одеваю пальто.
– Да так, воздухом подышать, – коротко бросил я.
Я дошёл до ближайшей парикмахерской, приведя себя в порядок. Следующей моей целью был магазин, и уже оттуда я направился к всепогодному метро.
Жертв трагедии хоронили на выделенной земле одного из кладбищ, в ближнем Подмосковье. Выйдя из автобуса, я сразу увидел кладбищенскую ограду и витую, кованую арку входа. Туда я и направился.
Бредя между могил и покосившихся крестов, я очень скоро отыскал нужный мне участок. Взглядом цепляясь за фамилии, я безучастно шёл мимо, пока не остановился. Передо мной стоял самый обыкновенный деревянный крест, немного покосившийся из-за осевшей земли.
– Непорядок, – тихо сказал я, поправляя крест.
В пьянящем свежем воздухе пряно пахло набухшей землей, прошлогодней травой и опавшей листвой.
– Вот я пришёл, Коля, – Горло сжало хваткой спазма. Я приложился к бутылке, присев на оградку. – Извини, что так долго…
– Вот кое-что тебе принёс, как обещал, – Рука дрожала, и всё никак не могла развязать узел. Чертыхнувшись, я попросту разорвал пакет, а затем поставил на столик освежитель для воздуха и рулон туалетной бумаги. – Я же обещал, придурок ты эдакий…
Горло жгло от водки, которую я пил большими глотками. В голубом небе, купаясь в лучах солнца, носились птицы.
– Ну надо же такое было придумать, а? – Я закурил, вдыхая клубы дыма. – Туалетной бумагой лицо обмотать…
– Большой ты, Коля, выдумщик был, – Мой голос задрожал. – И другом отличным… Моим другом…
Жёстко утерев глаза рукавом, я глубоко затянулся, выпуская клубы никотинового дыма в иссиня-голубое апрельское небо.
Так я и сидел на могильной ограде, по-стариковски сгорбившись. Тёплый, налетающий ветер трепал мои волосы, а солнце, сияя в бездонной вышине, грело меня своим светом. Безрадостными, суровыми глазами я смотрел на могильный холм, под которым лежал близкий мне человек.