В ответ на этот крик моей истерзанной непонятностями души дверь смежной с диспетчерской комнаты старшего врача распахнулась и явила моему взору мужика в не слишком чистом, коротковатом и тесном халате с закатанными по локоть рукавами. Огромная ручища его, густо заросшая седым волосом, держала дымящуюся сигарету.
Мужчина приблизился ко мне, схватил свободной лапищей за плечо, встряхнул пару раз и повлёк в свой кабинет, густо заполненный табачным дымом. Прикрыв за собой дверь, он уронил меня на стул, плюхнулся напротив и толкнул через стол сигареты. Я судорожно вцепился в красно-белую пачку «Лаки страйк», как в последнюю ниточку, соединяющую меня с привычным миром.
— Ну, будем знакомы, — пробурчал хозяин кабинета, — я есть старший врач этой смены, как, впрочем, и всех остальных. Звать меня Павел Юрьевич, как тебя зовут, уже знаю, предупредили.
— Кто? — прохрипел я.
— Знать бы кто… В общем, это вопрос сложный, не здесь его решать. Предупредили, короче. Будешь, стало быть, у нас работать.
— Где у нас, то есть у вас?.
— Здесь.
— Да где же здесь-то, в конце концов?!
— Хм… Ну ты и вопросы задаёшь. Сам поймёшь со временем. Здесь, и всё тут. На «Скорой». Службу ты знаешь, почти ничего нового делать не придётся, успокойся. Коллектив нормальный, думаю, сработаешься.
— Как нормальный?! — возопил я. — А это чудовище в диспетчерской?!
Тут же промелькнула мысль: «Боже, что я несу? Зачем мне вообще здесь находиться? Меня на моей настоящей работе, наверное, обыскались». Но вопрос был уже задан.
— Кто чудовище? Лизка-то? Это ты зря. Чудовище здесь я, хе-хе, бойся и дрожи. Мне по должности им быть положено. А Лиза отличная баба и работник, каких поискать. Район знает, как собственный кошелёк, в любую погоду до места доведёт, если радиосвязь нормальная, понятно? Побольше бы таких диспетчеров! Один только недостаток есть: что у всех других баб вдоль, то у ней поперёк, хе-хе.
— Правда? — оторопел я, купившись на старую как мир шутку, в ужасе от того, что кто-нибудь и впрямь мог это проверить на практике.
— Конечно нет. Честно говоря, не знаю. Но дежурить с ней — одно удовольствие. Впрочем, мы отвлеклись. Значит, так. Сейчас немного отдохни с дороги, приди в себя, а с утра покажешься начальству — и впрягайся. Ящик можешь не сдавать, оставь в машине. Работать на своём рыдване будешь, оно тебе привычнее. Водитель с тобой имеется?
— А как бы я иначе приехать мог?
— У нас по-всякому бывает. Где он?
Я растерялся. Откуда мне знать, куда в этом странном месте может деться мой водитель? Да и прибыл ли, в самом-то деле, он со мной сюда? Припомнилось, что с того момента, как очнулся в гараже, Игорь мне на глаза не попадался.
— Ладно, сейчас разберёмся. — Медведеобразный Павел Юрьевич высунул голову в диспетчерскую. — Рая, объяви-ка нового водителя.
По всем закоулкам здания страшно прогрохотали динамики: «Водитель тридцать второй бригады, зайдите в диспетчерскую!» Снова. И снова.
— Нет его, — заглянула в комнату толстушка Рая.
— Хорошо, мы сами поищем. — И старший врач, не выпуская из зубов дымящегося окурка, направился быстрым шагом в гараж. Я, как бобик, покорно побежал следом.
В гараже было тихо и безлюдно, яркие лампы под потолком заливали светом грязный истоптанный пол и две шеренги застывших в молчании белых машин. Вездеход на новом месте казался таким же чужеродным, как и дома. Впрочем, здесь у него имелся ещё более страховидный родственник. Почти напротив моего автомобиля, у распахнутых дверей гаража, за которыми чернел непроглядный мрак, припал к полу гусеничный бронетранспортёр, испещрённый жёлто-серыми пятнами пустынного камуфляжа. При виде направленных прямо на меня стволов спаренного башенного пулемёта по спине пробежал неприятный холодок.
— Это ещё зачем? — не удержался я от вопроса, кивнув в сторону бронированного монстра.
— А чем плоха «Скорая помощь» на гусеничном ходу? Будь моя воля, я бы все бригады на такие штуки пересадил, по нашим-то дорогам… Можно подумать, у вас там дороги лучше! (Трудно было с этим не согласиться — сам сколько раз ворчал: «Тут-де на танке только и ездить».) А пулемёты нужны, чтобы скандальных клиентов отстреливать.
Непонятно было, шутит он или нет, отчего стало ещё неуютнее.
Капот родного вездехода ещё дышал невыстывшим теплом издавна работавшего мотора. Павел Юрьевич распахнул левую дверцу и заглянул внутрь.
— Вот он, родимый! Никуда не делся.