— Ну?! — не переступая порога, грозно рявкнул Чедр. — Мне долго ждать?!
«Сюр», — понял Михаил. На грани безумия. Но детали безумия он тщательно запомнит, чтобы потом разложить на частички мозаики, ведущей к свободе. Вопреки обещанной ему смерти. И пусть утрутся, сволочи.
— Попыток проникновения замечено не было, — вяло отрапортовал стражник. И видимо совсем потеряв страх, добавил: — Вы же рядом сидели…
— Запорю, скотина! — завизжал Чедр. — Тебя какого хрена поставили сюда?! Тебе за что платят?!
— Не знаю, — честно признался яроттец. Чедр поперхнулся воздухом. Недоуменно повертел головой и оглянулся на сдерживавший смешки конвой. Обреченно махнул рукой.
— Проверь и заводи.
Солдат приник к отверстиям над люком и несколько минут добросовестно что-то высматривал сквозь них. Убедившись в отсутствии угрозы, он откинул массивную задвижку и под визг петель приоткрыл люк. Меланхолично кивнул заключенному.
Глубоко вздохнув, Михаил нырнул в открывшийся проход и тут же пожалел о вдохе. Амбре — сродни химической атаке. Лязгнул позади засов, знаменуя новый этап в тюремной игре. Надо признать, яроттская команда пока лидировала с явным отрывом, но пути фатума неисповедимы.
Михаил осмотрелся. По левую руку молчаливо и грозно высились створки ворот, по правую — через небольшой отнорок коридора виднелся дуговой изгиб залы со скошенным ступенчатым потолком. Вдоль внешней стены выстроились кельи- камеры — сумрачные норы с гнилым тряпьем, распиханным по углам. В них молчаливыми призраками ютились заключенные. Апатичные вялые силуэты, бесцельным движением колыхавшие смрадный воздух. Они сидели, лежали, общались, спорили и совокуплялись, но кто-то вынул из них искру жизни, лишил воли, подчинил ритму безысходности… Дух обреченности валил с ног сильнее вони — осознал Михаил.
— Выбраться… — он сгорбился в попытке стать незаметным, в попытке укрыться от жадно пьющей силы отравы этого места. — Выбраться…
Стоило поторопиться с освобождением, чтобы не сойти с ума. Но вот беда — верилось в свободу с трудом.
Михаил медленно двинулся по великому кольцу центрального и единственного тюремного блока. Заглянул в первую келью… Сквозь чадящую тьму проступили серые пятна лиц. Он поспешно отвернулся и взглянул на внутреннюю стену залы — отмеченную рядом бойниц, сквозь которые доносились скандирующие вопли толпы. Вывод о целевой роли тюрьмы сделать не трудно — дешевле военнопленных гладиаторов не найти. Сражайся или умри, вырви у судьбы еще денек… Или же найди избавление, сведя счеты с жизнью на потеху публике.
Ведомый неясным предчувствием Михаил оставил попытки отыскать свободную келью и неуверенно двинулся к бойницам. Он не хотел идти, не хотел видеть… В толпе заключенных мелькнуло знакомое лицо.
— Шарет!
Михаил устремился к стегардцу, растолкал вяло огрызнувшихся узников и достиг проема бойницы, сочившегося дневным светом.
— Корноухий, — раздался безжизненный голос Труга. — И тебя сюда.
— Чего киснете? — спросил Михаил. И замер.
На видневшемся сквозь бойницу кусочке арены стояли две женщины. Холодом и смертью блестели клинки в смуглых руках. И если на безвестную ваарку, отдавшуюся на корабле на потеху матросам, Михаилу было наплевать, то на ее соперницу…
— Саада… — Он растерянно оглянулся в поисках объяснений.
Шарет зло выругался
Глава 9
Мечи со звоном скрестились. Блокировав выпад, Саада отпрыгнула назад. Приготовилась к защите — клинок у пояса и готов отразить удар в любом направлении. Удар пришелся в лицо. Стальное жало — тусклая серая смерть.
«Как глупо!» — успела подумать женщина. Легким движением руки она отвела сталь, сместилась чуть вперед и совсем близко увидела по-детски испуганное лицо Роми. Сланное имя — редкое для Ваара. Саада чуть довернула кисть и ударила снизу вверх. Клинок тенью скользнул у груди Роми… срезал лоскуток растрепанной куртки.
Женщины сблизились вплотную. «Вот и все», — решила Сада, взметнув меч. Роми испуганно закрыла глаза и ударила.
Волной низвергся из поднебесья радостный рев толпы.
Вцепившись побелевшими пальцами в камни бойницы, Михаил подался вперед. Красный песок… Красный…. Алые брызги из шеи Саады сложились на песке в ржавое пятно.
Трибуны не умолкали.
— Глупо, — раздался чей-то голос.