— Сейбин. В лампе. Или без лампы. Но много.
— Зачем? — подозрительно прищурилась Дзейра. За ее спиной непонятно вздохнул дгор.
— Типа поиграть.
— Не доверяешь? — понимающе кивнула лепурка.
— А должен?
Женщина фыркнула и демонстративно отвернулась. Вот и поговорили… Но зерно брошено и при достаточном уходе ростки событий не заставят себя ждать. Михаил шагнул в сторону приютившей их камеры и понял, что одно событие уже свершилось. Кто-то попытался вырвать из его рук тарелку.
Подняв взгляд, Михаил увидел перед собой Громилу, как окрестил он огромного лепурца, упорствующего в попытках осложнить жизнь тюремной братии.
— Мое, — кратко пояснил лепурец.
— Твое, — согласился Михаил. Выпустив тарелку, он коротко ударил Громилу в живот.
Лепурец слегка отшатнулся и пренебрежительно фыркнул. От последующей увесистой оплеухи Михаил ссыпался на пол. Нечто огромное нависло над ним в неумолимом росчерке удара… Он рванулся в сторону. Нога Громилы встретила пустоту.
Узрев неподалеку внушительных размеров конечность, Михаил развернулся в попытке сделать подсечку… Ногу пронзила резкая боль.
В грохоте, сдобренном толикой проклятий, лепурец низвергся долу и на несколько секунд застыл. Михаил успел нащупать рукой тарелку, переместиться на грудь противника и ударить.
Спустя десяток ударов на тарелке появилась кровь.
— Мик, побереги посуду, — предостерег Шарет.
Оскалившись в подобии улыбки, Михаил встал… и был сбит с ног двумя подручными Громилы.
Шарет метнулся вперед. Приподняв за шиворот одного из нападавших, он отправил его в неконтролируемый полет к ближайшей стене. Сочным хрустом прозвучал удар.
Михаил перевернулся на спину и успел заметить, как плотный комок ярости, собранный из дгора, таранит головой приятеля Громилы. От тычка мужчина отлетел в толпу — прямо под ноги к Дзейре. Женщина пожала плечами — идиоты вольны убивать друг друга любым доступным способом. Оплакивать никто не станет. Чужие жизни — лишь помеха, досадное недоразумение…
Дзейра небрежно наступила на пах шевельнувшегося врага. Исключительно из здорового эгоизма — мерзавец ей никогда не нравился.
С трудом приподнявшись, Михаил оглядел поле боя. Рядом находились друзья, и они улыбались. Сумрак чуть посветлел, вонь ослабла и в безысходности бытия наметились первые предвестники грядущей бури.
— Идем, — кивнул Шарет.
И они пошли.
***
Проводив Корноухого мрачным взглядом, Фоота выругалась. Шанс упущен… но не исключен. Не торопясь, ваарка направилась за избранным судьбой врагом. Добравшись до камеры оного, устроилась неподалеку и приготовилась терпеливо ждать, ловя обрывки фраз.
***
Утро начиналось необыкновенно — храпел эльф. Михаил недоверчиво прислушался… И впрямь эльф. Однообразие минувших дней чуть дрогнуло потревоженное неординарностью звука. Зевнув, Михаил развернулся к стене и кончиками пальцев провел по оставленным на камнях отметкам предполагаемых суточных циклов. Восемь серых царапин… Целых восемь… Слишком много.
Михаил сел и взглянул на соседа по келье. Лицо алькарийца темнело свежими кровоподтеками.
— Мешаю? — неожиданно спросил эльф.
— Так и так пора вставать… Слушай, который день рядом, а я даже не знаю твоего имени.
— Убить безымянного легче.
— Верно мыслишь остроухий, — подала голос Дзейра.
— Ни хрена не меняется, — пробормотал Михаил. Подобрав тарелку, он отправился к раздаче.
Алькариец прав — знание имени не обязательно под пятой смерти. Обдумав эту мысль за завтраком, Михаил в очередной раз признал ее несостоятельной. Необходимо изменить опостылевшую реальность…
— Шестьсот двадцать пять! Пятьсот восемьдесят шесть! — прогремело под сводами.
Но, черт возьми, не так же! Михаил на секунду закрыл глаза — везение закончилось. Он торопливо зашагал к выходу на арену, где томился в ожидании номер пять восемь шесть.
Женщина убившая Сааду.
Михаил замер. Некогда у него было желание отомстить, но за общим отрицательным настроем тюремного бытия, обильно сдобренного назойливым страхом «последнего дня», желание притупилось, истерлось, растворилось в безднах памяти.
— Живей! — резанул голос стражника.
Смена запахов, света и декораций промелькнула в считанные секунды. В руку лег потертый эфес меча, горький ток арены вскружил голову. Стылый воздух и крик. Грохот сердца.
— Вали ее! — гремело с трибун.
Роми затравленно взглянула на страшного лепурца, волей случая избранного ей в противники. Она помнила его ненависть и поэтому не сомневалась — сегодня она умрет. Закрыв глаза, Роми всхлипнула, почему все так? За что ее ненавидят боги? Разве простое желание жить столь преступно? Ответа она не получила.