В моменты, когда Эрик вступался за очередную жертву, сам Эмиль видел Эрика именно тем подлецом из песни и, конечно же, не мог не огорчаться по этому поводу. Но кавказец не страдал от скудоумия и поэтому хорошо понимал, что ему не к лицу выставлять себя агрессивным скандалистом на публике. Люди не любят таких и не хотят, чтобы такие ими руководили. А Эмиль, сам не зная почему, ни в коем случае не хотел прослыть очередным туповатым орлом кавказской наружности, склонным к пустой браваде и никому не нужной агрессии. Не хотел он быть еще одним примером, иллюстрирующим этот стереотип. Поэтому при первом же отблеске сияющих лат Эрика, вступившегося за очередного бедолагу, Эмиль безапелляционно отступал. «И что он постоянно лезет со своим неуклюжим, никому не понятным геройством?» — всякий раз задавал себе вопрос Эмиль, когда подшучивал над кем-то самым нежным и безобидным, как ему искренне казалось, образом. Эрик виделся ему в такие моменты не более чем странным занудным чудилой, разрушающим всеобщее безобидное и дружеское веселье.
В общем, одни и те же ситуации и всегда совершенно разные взгляды на них. Как тут сказать, кто прав, а кто нет? Ведь даже когда ты говоришь или думаешь, что вот она, правда, кто-то другой напротив тебя, очень даже возможно, видит в этом нестыковку, алогизм и бред. Происходит так оттого, что он всего лишь смотрит на то же самое, что и ты, но под другим углом, и видит то, чего ты не видишь. Вот так и делаются выводы. Ведь неспроста возникло понятие «точка зрения». И если бы человек чаще не ленился обойти вокруг явления, а не упрямо стоять, вросши корнями, словно дерево, в свою точку, то мир, вероятно, стал бы куда более простым и понятным для жизни местом.
Глава 3
Погода в Томске в этот день выдалась чересчур туманная даже для осени. Город этот раскинулся в довольно болотистой местности, поэтому высокая влажность и туманы — здесь дело обычное. В этот день ближе к вечерним сумеркам Эрик Линдгаард прогуливался по одной из центральных улиц. Несмотря на то что жил он тут уже почти два года и повидал разных сумерек и туманов, сегодня даже он поражался тому, как небывало сократилась видимость. Хочешь не хочешь, а в голове всплывали будоражащие воображение картины из культовой игры Silent Hill, и, казалось, из-за каждого угла на тебя так и норовит наброситься медленно сгорающая заживо, источающая черный гной нечисть. Бонусом к этой чудесной погоде выступала едва видимая морось в воздухе, которая так и норовила прилипнуть к лицу и осесть влажным конденсатом на одежде.
Проходя мимо горящей желтым светом витрины кофейни, Эрик всем своим существом почувствовал, с каким же удовольствием он выпил бы сейчас чашку чего-нибудь горячего. Например, мокко, почему нет? Тем более это была одна из его любимых разновидностей кофе. Повинуясь манящему уюту теплого света, разлитого по интерьеру кафе, он открыл дверь и шагнул внутрь. Поприветствовал его звонкий перелив китайских колокольчиков, висящих над входной дверью. Эрику показалось странным и даже неприятным, насколько высоким был их звук. Еще более странным ему показалось то, как долго перезвон этот висел в воздухе. Это продолжалось добрых 15–20 секунд. Колокольчики все звенели и звенели, переливаясь в своей невыносимо высокой тональности и, казалось бы, заставляя тебя самого звенеть и трепетать в унисон. И пока Эрик осматривал кафе в поисках понравившегося столика, за который хотел бы присесть, звук этот все не утихал.
Посетителей было немного. Эрик насчитал одного за баром и одного в дальнем конце у стены. Еще одна пара мило ворковала за столиком у окна, близко наклонившись друг к другу. Когда же Эрик увидел последнего посетителя, устроившегося за столиком возле окна, то чуть было не выронил снятую только что шапку. Дело в том, что через два столика от пары перед белой чашкой, от которой поднимался пар, сидел Эмиль, уткнувшись в телефон.