— Че там подсматривать — при всех, блять, сосались. Не постеснялись даже.
— А тебе не один хрен?.. — интересуюсь спокойно.
— А мне не один хрен, — произносит Рик, глядя мне в лицо. Его больше не тянет выпить.
Он не планировал этого. Всего этого. Что ждал меня — это он от полноты чувств сейчас заливает. Может, пьяный просто. Не мог также планировать, что попадет в десятку. Насколько точно попадет.
Меня должна была бы утомлять его ревность, но, увы, она меня заводит. Потому что насчет «одна и грустная» — это, вообще-то, правда. Так что пусть еще подергается.
Все это его сегодняшнее кино — все именно так от-и-до. Так, как надо. От этого не хочется отплевываться, отмахиваться или убегать. Этого хочется еще.
Разбирать, почему ведусь на него сегодня, столь же праздно, как тогда, в тот самый первый раз. Чтоб пошла тогда черт те где отдаваться полупьяному, прокуренному, взъерошенному незнакомцу? Невозможно. Но возможно. И было. Чтоб пошла сейчас черт те куда с полупьяным, прокуренным, взъерошенным… нарядным… стильным… таким знакомым… чужим-не-моим… Риком — пошла что, собственно?.. Пока ничего вроде. «А мне не один хрен» — это может значить что угодно, издеваюсь сама над собой. И… мне ли не знать, что это значит у него.
— Че телефон не брала? — ворчит внезапно Рик, будто только сейчас припомнив. — Не отвечала на сообщения? Тогда, после Лотоса?
— Грузить тебя не хотела.
— Чем?..
Тут мне звонят. Полагаю, Рику прекрасно слышен голос, громко спрашивающий из сотки:
— Ну как там вечерина? Мне стоит подъезжать?
— Не стоит. Я тоже скоро сваливаю, — отвечаю, глядя на Рика — и вижу у него на лице загнанно-жалобное отчаяние. Яростное. Умоляющее. Взгляд номер какой-то там. Когда-то там. Помню.
— Я подъеду, заберу тебя?.. Поужинаем вместе?..
— М-м, — то ли сомневаюсь, то ли разрешаю я и «кладу» трубку, а сама все смотрю, смотрю на него.
Нет, я не садистка и от его взгляда-когда-то-там мне уже не хочется его дербанить. Я ж тут не грызусь с ним, сижу — мы просто общаемся.
— Сваливаешь? — хмуро замечает Рик, не сводя с меня глаз.
— М-м.
— Какой дебил спрашивает разрешения приехать к девушке?
— Девушка — это я? Кстати, я недавно говорила с твоей. С Ниной. Она милая. Так мило рассказывала про твои ухаживания. Как ты робел с ней поначалу.
— Это все?
— Она еще просила не докучать тебе.
Его слегка перекашивает — он не хотел о ней говорить. И хоть я и не садистка, сейчас это другое. Ведь и раньше, если ему чего-то не хотелось, я это делала, чтобы словить реакцию и кайфануть от нее. Правда, меня следует отшлепать за бессовестное вранье, будто я считаю Нину «милой».
— Снюхались…
— Разнюхались, не переживай. Только ты, когда будешь ей рассказывать про сегодняшний вечер, не ляпни ненароком, будто это я тебя тут подстерегала, а не наоборот.
Меня тянет выполнить обещание, данное не столько Йонасу, сколько самой себе — свалить отсюда. Унестись. И меня несет.
Да только если меня несет, он же подхватывает:
— Кати, блять… остановись…
— Чего тебе еще надо?..
— Да, блять, послушай… ты ж не слышишь ни хуя…
Слышу. Как будто впервые за весь вечер, да впервые за последнее время слышу, как меня зовут по имени так, как только он один умеет.
— …я с ней на стенд-бае. А потом с тобой как просыпаюсь. И как со взрослой могу с тобой говорить.
— Так ты с ней попробуй, как со взрослой.
— А ты не учи меня, че мне пробовать!
— Че орешь, пьяный, что ли… — бормочу я. — Все, на хрен, — поднимаюсь, порываюсь уйти. — Проспись, успокойся.
— Вот куда пошла, а… — хватает он меня за руку. Тянет за собой.
— Куда это ты меня? — будто просыпаюсь, вздрогнув.
— Ебать щас тебя буду.
Неужели. Ну-у, дура-ак…
— Дубинка где твоя? — говорю. — Пещерная, которая?
— Я тя и без дубинки возьму, — цедит он сквозь зубы. — И без пещеры.
Впоследствии мне будет казаться, что с этими словами он схватил меня, поднял на руки и понес.
На самом деле это слова его несут меня или вкачанный им в меня градус.
А он… робкий… нерешительный… надежный… надежно, просто и бесцеремонно схватил меня под локоть, подталкивает, ведет. Он ведет меня, не я — его. Не все привычно — теперь и по-новому что-то.
II.
Не знаю, куда мы идем, но по дороге, должно быть, на время лишаюсь чувств — или куда подевались последние две минуты… пару десятков метров и шагов до нашей остановки возле лифта… то мгновение, когда он прижал к себе, прижался губами к губам и… и… не отпускал, как будто не было этой зимы порознь. Как будто не было нас порознь. Как будто теперь — не теперь, а год назад. Как будто снова он ворвался в мою жизнь, достал, схватил. Спас. Только в этот раз от него самого спасать надо бы. Но от него не спастись.