Лишь только Витюха прогнал эту немую и назойливо светящуюся мошкару, как в мозгу опять заговорили те два голоса.
– Чую, чую я, он скоро сдохнет, – сказал пронзительный и негромко мекнул. – Вот вижу я его поганую смерть, вижу, поверь мне.
– Сдохнуть-то он сдохнет, – протянул второй, тот, что был более низким и бархатистым. – Такая гадость и сдохнет, как гад… Сдохнет… Но прежде чем он сдохнет, мы с ним повеселимся… Ох, и люблю я таких шлёнд наказывать… Люблю им веселухи задавать, чтобы непременно смогли они прочувствовать, что натворили и как издевались над своими близкими… Потому, если он даже и сдохнет, то не сейчас и не завтра, а тогда, когда я решу, что он тут третий лишний… Свинья такая вонючая… Ты чуешь, как от него кислятиной воняет?! Словно он нахлобучил на себя никогда не стиранный носок, и не просто на ногу его надел, а натянул на все тело, остановив процесс натаскивания рядом с шеей… Фу!.. Вот же дрянь, как воняет…
– Свинья! Свинья! Свинья! – внезапно громким басом запел второй голос, очень плавно выводя это слово и стараясь придать ему особый смысл, от которого перед глазами Витька на мгновение появилась серовато-розовая жирная свинья, плюхнувшаяся своим упитанным задом прямо в зелено-коричневую жидкую грязь.
Еще пару секунд голос тянул слово «свинья», а тот самый зад, плюхнувшийся в грязь, стоял перед глазами алкоголика и пузырил зелено-коричневую жижу, а затем внезапно видение рассеялось, стих голос и громко ударил духовой оркестр. Точнее, вначале раскатисто ударили в барабаны, потом звякнули медные литавры, и в тот же миг подключились к этому гулкому звону медные духовые трубы, альты, корнеты, тромбоны и что-то еще. Они весело и звучно, торжественно и надменно заиграли какое-то оригинальное сочинение.
«Трам…бам…бам…» – звучало в голове, и, прислушиваясь к музыке, Витек вскоре разобрал, а разобрав, припомнил, что это на самом деле играли марш. И похоже, (если ему не изменяла память) знаменитый «Триумфальный марш»…
Еще немного в мозгах надрывно стучали барабаны, гремели литавры и трубы, а после, нежданно, все стихло, и, как всегда, это произошло столь молниеносно, что Витька вздрогнул всем телом от столь стремительного окончания марша…
Прошло несколько секунд, и второй голос негромко заметил:
– Ты, Витька, запомни: либо сей же миг прекрати бухать, выгони эту пьяную нечисть, что поселилась у тебя в доме, возьмись за ум и вернись в лоно своей семьи, к своей родне… Либо… либо мы тебе покажем, где на самом деле раки зимуют!!!
Услышав это жуткое и прозвучавшее словно свист, сопровождающийся гулко-звенящим порывом ветра, предупреждение, Виктор Сергеевич громко икнул и в тот же миг, закрыв глаза, повалился с табурета прямо на грязный линолеум, что устилал собою деревянный пол… Наверно, он уснул, лишился сознания, памяти или, как правильно говорили голоса, – последних мозгов.
Глава третья
Однако Витька, как можно понять, не послушался предупреждения.
Он давно уже потерял свою совесть, любовь к семье и родне – все те прекрасные чувства, что живут в наших душах и зовутся отзывчивостью, ответственностью, сопереживанием, верностью, жертвенностью и, несомненно, любовью… Все это он уже давно растерял, похоронил и позабыл… Осталась в его душе только выпивка, без каковой он не хотел и, наверно, уже, увы, не мог жить… Именно эта горячительная, спиртосодержащая, мутная или прозрачная жидкость заполонила собою и всю его душу, и весь его мозг.
За эти несколько дней, когда в мозгу его зазвучали голоса, Витюха практически не спал, а если и спал, то лишь урывками. Ему удавалось уснуть всего на час-два, не более, в сутки, а появившаяся бессонница мучила и изводила его неумолкающими ни на миг разговорами внутри головы, так что от этой какофонии не всегда хотелось пить ту самую «Жидкость» – гигиенический антисептик для рук. Она почему-то стала вызывать приступы тошноты, головокружение, обильное потоотделение, и еще внезапно стали болеть очи, в них появилась острая, режущая боль, словно изнутри кто-то тыкал иголочками в глазное яблоко.
Голоса в голове продолжали пугать, оскорблять и обзывать всякими дрянными словами Витька. Иногда они прямо-таки издевались над хозяином дома, подзадоривая его подраться с друганом, имя которого после нескольких дней употребления «Жидкости» и назойливых голосов окончательно выветрилось из памяти. Большую частью времени, в связи с невозможностью уснуть, Виктор подолгу сидел на табурете в кухне, облокотившись о стол, и слушал голоса. Затем он вдруг резко вскакивал с места и начинал бегать по комнате, частенько спотыкаясь об неудачно разложенный диван. Бывало так, что, утомленный болтовней голосов, он начинал вступать с ними в передряги и, замирая на середине комнаты, размахивал руками, кривил лицо и выкрикивал злобные ругательства в ответ. А потому неоднократно получал в нос или глаз от другана, не прекращающего поглощать запасы «Жидкости» и все выпады принимающего на свой счет. Несмотря на беспробудное пьянство и болезнь, он был выше и крупнее хозяина дома. Яростно оберегая свою честь, он всякий раз бил Витька крепко и больно, а тот, вследствие затуманенного взора не будучи в силах ответить, падал плашмя на пол, покрытый грязью, мочой и недавно выпрыгнувшей из него блевотиной.